Истоки богатырства. Секреты атлетизма - [9]

И еще необходимое добавление: это был один из самых сильных и мужественных людей, рождавшихся на земле русской.

Российскому человеку, привычку имеющему к лесным просторам и ширине полей, море вполне по нраву. И всегда нужна сила, терпение, выдержка... Что касается удали, то нам ее в чужих странах не занимать, своей с избытком!

Капитан Василий Лукин

1 мая 1789 года российский флот пополнился молодыми мичманами, выпускниками Морского кадетского корпуса. Среди будущих покорителей океанских просторов выделялся своей скромностью, даже, пожалуй, излишней застенчивостью, один юноша. На шутки товарищей он не отвечал и сносил их с кротостью, вовсе не свойственной морской братии, к которой отныне принадлежал.

И это казалось тем более удивительным, что даже при беглом взгляде на юношу становилось ясно: силач он необыкновенный, способный за себя постоять.

Хотя роста он был лишь чуть выше среднего, но поразительный размах плеч, громадный объем грудной клетки, могучий торс и богатырские руки, которые не мог скрыть форменный китель, выдавали в нем человека необыкновенной силы.

Да и остальные мичманы выглядели бравыми ребятами, ладно скроенными, крепко сшитыми. Можно было радоваться за российский флот: пополнение пришло хорошее. Время показало: никто из выпускников не посрамил его бело-голубого флага, многие отдали жизни за честь родины.

Свое начало Морской кадетский корпус вел с Навигационной школы, учрежденной Петром I в Москве. Указ этот был подписан 14 января 1701 года, и этот день следует считать началом обучения российских юношей морским наукам.

Пол века спустя состоялся указ об учреждении «для государственной пользы» Морского шляхетского кадетского корпуса. Число курсантов составляло 360 человек.

С 1771 года корпус размещался в Кронштадте. Именно здесь были воспитаны адмиралы Ф. Ф. Беллинсгаузен и Лука Богданович, крупный историк Василий Берх.

Один из выпускников тех времен писал о нехитром и суровом быте кадет: «Поднимались в 6 утра, становились во фронт. Дежурный офицер осматривал каждого. В 8 часов — классы. С 12 часов — шабаш. Шли обедать. С 2 до 6 вечера вновь классы. Пища была простая и здоровая. Белье меняли два раза в неделю.

Все свободное время дозволялось нам играть во всевозможные игры, потехи, нас даже поощряли к физическому движению... Зимой нам делали ледяные катки для катания на коньках, летом мы не сходили со двора: разнообразные игры в мяч, в разбойники, беготня... Кадет Морского корпуса отличался видом, полным здоровья. Кадеты занимались науками очень усердно».

Нашего юношу звали Василий Лукин. Это его добрым словом помянул генерал Костенецкий.

О силе Лукина, о боевых подвигах и приключениях на суше и на море еще несколько десятилетий после его ранней гибели будут говорить с восхищением. И не только у нас, но и в чужих странах, куда ходил этот моряк, получивший чин капитана и командовавший боевым кораблем «Рафаил».

В XIX веке бытописатели, занимавшие страницы своих книг рассказами о разного рода «оригиналах», непременно включали в них сюжет о Лукине.

Можно лишь сожалеть, что об этом удивительном человеке остались для потомства сюжеты в основном курьезного порядка. Рассказы о его приключениях выдержаны в духе тех непритязательных времен, но они дают возможность составить правильное мнение о действительно «чудовищной силе» этого богатыря.

Некоторые из тех, кто писал о Лукине, утверждают мысль, которая кажется невероятной: сам Василий долгое время не подозревал, какой большой силой он обладает.

Как бы то ни было, но его эпопея началась действительно с курьезного случая, который, впрочем, для другого человека, менее могучего, мог закончиться плачевно.

Однажды Лукин дежурил в Зимнем дворце. Еще с вечера крепчала пурга, туго ударяя пригоршнями снега в большие окна. Жутко выл северный ветер. Когда Василия сменили на вахте, была глубокая ночь.

— Остался бы со мной, чаю выпили, в шахматы сыграли,— предложил Василию товарищ по службе.— На дворе непогода начинается, да и пошаливают разбойнички...

— Бог не без милости, моряк не без счастья,— отшутился Лукин.— Как-нибудь с курса не собьюсь, дойду до своей гавани.

— И то: Бог не выдаст — свинья не съест!— согласился товарищ.

Лукин легко сбежал по широченной мраморной лестнице. Швейцар услужливо подал ему новую енотовую шубу. Мичман просунул в рукав лишь левую руку, а правую оставил на свободе, шубу накинув на плечо.

— А что-с, полностью надеть не желаете?— вежливо осведомился швейцар.— На дворе метет вовсю, буря-с.

Лукин улыбнулся:

— В два рукава шуба моя не лезет. Пока портной ее шил, пока зима подошла — я из нее и вырос...

Едва молодой мичман вышел из подъезда, как ураганный ветер едва не сбил его с ног. Кругом был сущий ад. Белая стремительная пелена забивала глаза, норовила сорвать и унести в жуткую темень шапку. Утопая в сугробах, Лукин побрел по Адмиралтейской площади в сторону Сената.

Масляные фонари отчаянно болтались на столбах, почти ничего не освещая.

Лукин вспомнил совет товарища, пожалел, что не послушался, и стал раздумывать: «Может, и впрямь вернуться в Зимний, переждать непогоду?»