Истина стоит жизни - [74]

Грант отказался платить. Оставив заслон впереди, воины рассыпались вдоль тропы, по которой растянулась вереница носильщиков. Послышались крики, раздалось несколько выстрелов. Грант с Фриджем и несколькими стрелками поспешил назад, но было уже поздно: большинство носильщиков разбежалось, побросав или унеся с собой свои тюки. Воины Укулимы скрылись. Сократившийся наполовину караван стал разбивать лагерь.

Возмущенный Грант послал к Укулиме гонцов с требованием разъяснений. Старый вождь ответил, что не давал приказа грабить караван. За такое самоуправство воинский начальник смещен со своего поста. Разграбленное добро будет возвращено, за исключением законной пошлины. На следующий день от Укулимы действительно прибыло несколько тюков, частично поврежденных. Ждать остального было некогда, Спик прислал гонца с требованием поторопиться, и Грант двинулся дальше, оставив Укулиме и его ревностным солдатам половину своего запаса тканей.

— Бедняга! — сказал Грант, рассказывая Спику об этом эпизоде, когда они вновь соединились. — Он казался мне таким славным стариком…

— Однако, Джим, ты чудак, — заметил Спик. — Жалеешь человека, который тебя ограбил!

— А чего же, как не жалости, достоин человек, который не знает более высоких ценностей, чем эти несчастные тряпки? — ответил капитан Грант.

* * *

В небольшой деревушке на границе государства Карагуэ — граница эта, к немалому удивлению англичан, была точно определена и охранялась сторожевым отрядом — путешественников встретил посланец правителя Руманики. Его господин, так доложил посланец, знает о приближении высоких гостей и с нетерпением ожидает их прибытия. Такой знак дипломатической вежливости тоже явился для Спика и Гранта приятной неожиданностью. Однако чем дальше они шли в сопровождении почетного эскорта по владениям Руманики, тем больше возрастало их удивление. В каждом селе, кроме наследного вождя племени, имелся еще правительственный чиновник — уполномоченный центральной власти. Вожди не взыскивали с каравана никакой пошлины: это было запрещено Руманикой. Не платили никаких податей и местные жители. В Угого, в Уньямвези — вожди получали один бивень с каждого убитого и найденного мертвым слона (полагалось отдавать вождю бивень из той щеки, которая лежала на земле); в Карагуэ такого закона не было. Впрочем, страна и не была крупным поставщиком слоновой кости, да и другими продуктами, ради которых арабские купцы шли во внутреннюю Африку, — медью, солью, кофе, сахарным тростником — она не была богата. Рабами жители Карагуэ не промышляли, не было видно закованных в цепи невольников и на их собственных полях.

Зато сюда из всех соседних стран приходили богатые караваны, встречаясь здесь с арабскими купцами, приносившими ткани, бусы, браслеты, а в последнее время также оружие и порох. Здесь совершался торг; но и с торговых сделок местные власти не взимали никакого налога. Доход страна получала от продажи продовольствия пришлым торговцам с их многочисленными караванами носильщиков. В обмен на скот, молоко, бананы, сладкий картофель, зерно, овощи и табак вожди и простонародье получали достаточно тканей и украшений, а правитель и его чиновники, кроме того, принимали богатые подношения от купцов, умеющих ценить столь выгодные для них порядки.

Но не одной разумностью порядков радовала Карагуэ путешественников. Природа страны тоже отличалась особой, невиданной красотой. Остался позади водораздел между притоками реки Малагарази, питающей озеро Танганьика, и реками, текущими в противоположном направлении, на северо-восток. Дорога потянулась через поперечные гряды холмов и долины, в которых весело журчали речки, направляющиеся в Викторию-Ньянцу. «Если действительно Нил вытекает из Ньянцы, то значит, я уже пересекаю истоки Нила», — думал Спик, с особой нежностью провожая глазами прозрачные воды ручейка… Но после нескольких переходов дорога пошла вдоль широкой долины, по которой на север лениво текла неширокая река Уриги, кое-где почти заросшая осокой и камышами.

Местность лежала на уровне около четырех с половиной тысяч футов над уровнем моря, как определил капитан Грант, который на стоянках кипятил воду, чтобы взять показания высотного термометра. Днем здесь было не особенно жарко, а по ночам англичане предпочитали укрываться несколькими одеялами. По сторонам долины поднимались пологие холмы, сплошь поросшие густой и высокой, волнующейся на ветру травой. На травяном ковре вдоль склонов через равномерные интервалы располагались ряды деревьев, будто бы специально высаженные почти геометрически ровными линиями. Эти древесные полосы, несомненно, совпадали со слоями рыхлых горных пород, быстрее разрушающихся и образующих более мощный почвенный покров.

Местами холмы вклинивались в долину и становились круче, и тогда путешественники могли видеть обрывистые обнажения, где перед пластами плотного железистого песчаника, перемежающимися с более мягкими слоями, громоздились неуклюжие обломки серых скальных пород. Вершины холмов были покрыты густыми зарослями акации — излюбленным обиталищем носорогов, и такой же густой кустарник сбегал со склонов по оврагам. В долине виднелись пятна пожогов, теперь зеленеющие молодой травой.