Истина стоит жизни - [70]

Так и двигались они на север — через горы и долины, минуя плодородные поля, тучные пастбища, лесистые холмы, пересекая реки и ручьи, — Спик впереди, Грант за ним, то сближаясь, то снова расходясь на большое расстояние, и подолгу застревая на стоянках.

Капитан Грант, отставший от Спика миль на шестьдесят, был принужден остановиться в большой деревне Укуни, где под предводительством старого вождя Укулимы жили его одноплеменники— скотоводы ватуси и попавшие к ним в подчинение исконные обитатели этой местности земледельцы ваньямвези, или просто «вези». Укулима задержал Гранта для взыскания пошлины, однако «музунгу» вскоре настолько расположил к себе старика, что тот, казалось, вовсе забыл о своих доходах и удерживал гостя, лишь не желая отпускать его в дальнейший путь по опасной тропе.

Симпатия старого султана к Гранту была вполне объяснимой. Стройный, крепко сложенный, чуть повыше среднего роста, спокойный, неторопливый в движениях, молодой шотландец нравился людям с первого взгляда и чем дальше, тем больше очаровывал их. Он был со всеми приветлив и на каждого встречного смотрел как на своего друга. Грант никогда не сердился, ни на кого не повышал голоса, и если даже порой прописывал, как того требовал устав, порцию розог провинившемуся солдату, то объявлял ему о наказании с сожалением в голосе и укоризной в глазах.

Глаза эти — черные, ясные, в красивом разрезе то широко раскрытых, то слегка прищуренных век под тонкими подвижными бровями— были подлинным украшением лица капитана Гранта. Обычно обращенные куда-то вдаль с выражением задумчивого недоумения, они смотрели на окружающие предметы с веселым любопытством, а на людей с приветом и доброжелательством. Ровный пропорциональный лоб, прорезанный двумя продольными морщинками и увенчанный густыми, слегка волнистыми черными волосами, чуть выдающиеся скулы, прямой, но не узкий нос, приятно очерченные губы, небольшие усы, истинно шотландская бородка, растущая под нижней челюстью, не забираясь на чистые, немного впалые щеки, — таково было привлекательное лицо Гранта, как нельзя лучше отражавшее его духовный склад. Приятен был и его скромный, но красивый, всегда опрятный костюм: он носил клетчатую фланелевую рубашку с мягким шелковым галстуком, светло-серые штаны из чертовой кожи с напуском ниже колен и легкие черные полуботинки с серыми гетрами, а прохладными вечерами надевал еще простенький пиджак из грубого шотландского сукна.

При Гранте неотлучно находился его слуга по имени Фридж. Это был немолодой африканец, приметный широкими браслетами загрубелой кожи у лодыжек, свидетельствующими о многолетнем ношении цепей или колодок. Он был рабом всю свою жизнь, продолжавшуюся, вероятно, не менее сорока лет, — Фридж не знал ни своего возраста, ни откуда он родом.

Грант приметил его в караване одного купца, который гнал закупленных по дешевке невольников в Занзибар. Шотландца поразил взгляд этого человека; не безразличный и отсутствующий, каким он часто бывает у людей, низведенных до положения рабочего скота, сломленных своим несчастьем, отупевших и уже не помышляющих о какой-то иной, не рабьей доле; нет, это был угрюмый, но осмысленный взгляд человека, сознающего свое несчастье, горько сетующего на людскую несправедливость, понимающего, как прекрасна жизнь на свободе, и отчаявшегося когда-либо ее обрести… Грант купил Фриджа и, приказав сбить с него колодки, объявил ему, что отныне он свободен распоряжаться собой по собственному усмотрению, но если он ничего не имеет против, то может поступить к нему на службу.

От неожиданного счастья Фридж едва не лишился рассудка: он то плакал навзрыд, то истерически смеялся, бился в экстазе и целовал землю у ног своего освободителя. Когда же он, наконец, успокоился и приступил к своим обязанностям, Грант убедился, что более преданного, исполнительного и понятливого слуги нельзя себе даже представить. Только угрюмость его, глубоко укоренившаяся за долгие годы рабства, так и осталась при нем.

Спик посмеивался над филантропическими причудами Гранта. «Будь твоя воля, ты бы на все наши запасы выкупил тысячи две рабов, остался бы здесь без гроша и рабство», — говаривал он. Грант, добродушно улыбаясь, отвечал: «Может быть, это и было бы самое правильное…»

Гранту были понятны честолюбивые замыслы Спика, он в какой-то степени даже сочувствовал им, но ему был совершенно чужд тот азарт, с которым Спик стремился как можно скорее, опередив всех, разрешить загадку истоков Нила. Его больше увлекало изучение африканской природы и жизни африканцев с ее своеобразным укладом, обычаями, понятиями и суеверия ми. Поэтому Грант не особенно тяготился вынужденной задержкой в Укуни, где перед ним раскрывалось обширное поле для наблюдений.

Ранним утром, еще до восхода солнца, деревня оживала. Отворялись ворота высокого крепкого частокола «бома», окружавшего всю деревню, и вези входили на поля. Была пора уборки урожая. Женщины ножами срезали верхушки колосьев гигантского проса, складывали их в корзины из ивовых прутьев и на голове относили на тока. Там мужчины, вооруженные длинными гибкими битами с утолщением на конце, вымолачивали из колосьев зерно, напевая в такт своим движениям. Потом зерно провеивали на ветру и делили между семьями. После проса убирали кукурузу, затем сладкий картофель и земляной орех, а когда сбор урожая заканчивался, беднякам разрешалось подбирать случайные остатки.