Истина стоит жизни - [29]
Под гигантским баобабом посреди деревни как обычно сидели ваньямвези. Зачарованные игрой красок, они наблюдали величественное явление природы в благоговейном молчании…
«Чувствуют красоту! — подумал Спик. — В сущности, так ли уж они отличаются от нас, эти африканцы?»,
Носильщиков не хватало, но благодаря предупредительности шейха Амира, предложившего оставить у него на складах те грузы, которые не потребуются на пути к озеру Танганьика, экспедиция могла продолжать движение. С обратными караванами в Занзибар были отосланы письма и отчеты, карты и ботанические коллекции, а также несколько чучел, приготовленных Спиком за время вынужденной стоянки. Покидали Казе далеко не так торжественно, как вступали в него. Несмотря на продолжительный отдых, здоровье англичан в сырой низине Уньянъембе поправилось мало, и то один, то другой валился с ног от очередного приступа малярии. Белуджи как всегда на что-нибудь роптали и грозили покинуть караван. Охранники-рабы, оказавшись в такой дали от дома, тоже стали вести себя неспокойно, и после нескольких бурных объяснений Бертон решил отправить их восвояси, благо сократившийся караван не нуждался уже в такой сильной охране.
Снова потянулись дни за днями привычным размеренным ходом, который нарушался только мелкими дорожными происшествиями. В четыре часа, на рассвете, лагерь оглашался сигнальным «кукареку»: у новых носильщиков, так же как и у прежних, был свой будильник — красавец петух, которого они несли на шесте. Собравшись наскоро, без завтрака трогались в путь, чтобы как можно полнее использовать прохладное время суток. Пищу варили на большом дневном привале, который старались устраивать там, где есть вода и побольше тени; здесь, на пути к Танганьике, такие места попадались часто, не то что в выжженной Угого.
Послеобеденный переход теперь, как правило, отпадал, потому что во второй половине дня шли дожди, и лишь когда они бывали не особенно сильными, удавалось пройти еще несколько миль. К вечеру занимали какой-нибудь крааль и во второй раз варили пищу.
Растительность становилась все более пышной и богатой, саванна все чаще перемежалась с обширными массивами лесов; на склонах холмов попадались виноградные лозы, в низинах росли дикие бананы. Реки и ручьи становились многоводнее, и переправляться через них было все труднее.
Англичане продолжали болеть. Бертону в течение нескольких дней не повиновались ни руки, ни ноги, и он уже отдал все необходимые распоряжения на тот случай, если Спику придется заканчивать путешествие одному. Последний тоже временами едва держался на ногах и передвигался в брезентовом гамаке, который несли на плечах носильщики. У Спика к тому же стало что-то неладное твориться с глазами: временами он мог видеть не дальше нескольких шагов, и все предметы были для него как бы окутаны матовой дымкой.
Бертон и Спик преодолевали водные преграды не раздеваясь, своим собственным, изобретенным в ходе путешествия способом: руками они опирались на плечи одного носильщика, а ноги держал другой. Но вот экспедиция вышла к реке, которую перейти вброд было невозможно. Это была Малагарази, главная река, впадающая в озеро Танганьика. За сорок кусков ткани, шесть медных браслетов и сто связок бус путешественники получили разрешение местного вождя на переправу. Перевозчик в свою очередь потребовал немалой мзды. На узких и длинных, неустойчивых долбленых челнах за несколько рейсов караван перебрался на правый берег.
По сравнению с пройденным расстоянием Танганьика была уже совсем близко, однако однообразие и утомительность пути притупили ощущения, и англичане не чувствовали той торжественной приподнятости, какую обычно испытывают люди, приближающиеся к давней и трудной цели.
13 февраля 1858 года, возобновив поутру свое продвижение, караван пробирался в густой и высокой траве, постепенно редевшей по мере того, как тропа поднималась в гору, и уступавшей место тощему лесочку. Когда после часового перехода путешественники вышли на открытую саванну, Бертон увидел, как один из носильщиков свернул с дороги и стал быстро взбираться по крутому каменистому склону, направляясь к резко обозначенному гребню возвышенности. «Наверное малый знает короткий путь», — подумал Бертон и повернул своего осла вслед за носильщиком. За Бертоном последовали слуги и оруженосцы, Спик тоже погнал своего отощавшего осла вверх по щебнистому бездорожью, сошли с тропы некоторые носильщики, и вскоре весь караван пришел в замешательство. И вдруг Бертон, достигнув гребня, увидел под ногами крутой обрыв, а под обрывом, за широким откосом из каменных осыпей и мохнатым покрывалом густого леса, блеснула из-за листвы ближнего кустарника полоска воды.
— Что это за вода? — безразлично спросил Бертон, недовольный тем, что караван отклонился с дороги.
— По-моему, — ответил оказавшийся рядом Бомбей, — это и есть то озеро…
Бертон недоверчиво вскинул брови:
— Что, вот эта лужица там внизу?
— Это озеро Танганьика, бвана Бертон, — подтвердил Бомбей. — Все носильщики говорили, что сегодня мы увидим Танганьику.
Бертон побагровел от разочарования и злости. За ширмой кустарника под косыми лучами солнца ему были видны лишь какие-то ослепительные блики, неясно оконтуренные в просветах листвы, и он уже мысленно проклинал себя за доверчивость, за то, что легкомысленно положился на россказни арабов, которые — ему следовало бы об этом помнить — всегда склонны к преувеличениям. И вот извольте — вместо «огромного озера», «моря Уджиджи», лужа размером с пруд Серпентайн в лондонском Гайдпарке… За этим-то он тащился из Казе с такими трудностями две с лишним сотни миль! Прав был Спик: надо было идти на север к Укереве, или Ньянце.
