Истина стоит жизни - [28]

Описав полукруг по долине, Спик и его спутники снова вышли к лесу, который раскинулся на много квадратных миль в треугольнике, образованном слиянием двух рек. Лес выглядел теперь совершенно иначе, чем на заре. Хотя лучи солнца не достигали почвы, земля нагрелась и дышала влажными испарениями. Мириады насекомых, летучих и ползучих, наполняли пространство несмолкаемым шорохом, стрекотом и жужжанием. Птиц не было слышно, зато без умолку раздавались пронзительные выкрики обезьян. Стадо бабуинов, обезьян с собачьими мордами и ростом с хорошую гончую, не выказало при виде людей ни малейшего испуга; наоборот, самцы угрожающе рычали и провожали охотников настороженными взглядами.

— Не стреляй! — сказал Мухаммед, видя, что Спик перезаряжает карабин. — Лучше их не трогать, они очень опасны.

Пробираясь вслед за Мухаммедом в частом подлеске, Спик заметил на дереве в нескольких десятках ярдов занятную и очень красивую обезьянку. У нее была черная лоснящаяся шерстка, а с головы от самой макушки спускалась на спину пушистая снежно-белая грива. Обезьянка выглядела чрезвычайно чистенькой и опрятной, и даже сейчас она занималась тем, что, сидя на ветке, вылизывала розовым язычком свою нарядную шкурку. Несколько других таких же зверьков резвилось на ветвях. Спик остановил Мухаммеда и указал ему на обезьянку.

— Это мбега, — тихо сказал проводник. — У нее очень ценная шкурка.

Животное тревожно оглянулось, но, не заметив никакой опасности, сорвало длинной рукой несколько листков с ветки, сунуло их себе в рот и принялось быстро жевать… Спик поднял ружье, но Мухаммед жестом предупредил его.

— Не надо, — шепнул он. — Выстрел испугает всех и они убегут далеко-далеко. Надо так…

Он поднял лук, натянул тетиву, и в тот же миг обезьянка, испуганно вскрикнув, упала с дерева…

Между тем в лесу вдруг сгустились сумерки, хотя до захода солнца было еще далеко. Не успел Спик сообразить, отчего вдруг так потемнело, как вспышка желтого света озарила все вокруг, за ней последовала другая, потом третья, раздался гром — то дальние глухие раскаты, то близкий оглушительный треск, и все новые и новые вспышки разноцветных молний — то желтых, то розово-маревых, то ослепительно белых — вырывали из мрака и устрашающе приближали окрестные предметы, окрашивая их в резкие контрастные тона, обнаруживая малейшие оттенки. Однако ветра пока еще не было, и в промежутках между грозовыми разрядами лес погружался в странную мертвенную тишину, казавшуюся особенно жуткой оттого, что ослепленные молнией глаза ничего не видели перед собой, кроме густого мрака. Но вдруг верхушки деревьев резко склонились, зашумели, налетел сильнейший шквал, послышался скрип гнущихся стволов, где-то упало сломанное дерево, и в ту же минуту с невероятным шумом сверху обрушился поток воды, как будто небо разверзлось над головой. В мгновение ока одежда стала совершенно мокрой и лишь немного смягчала удары прерывистых тяжелых струй, низвергающихся сквозь колеблемую ветром кровлю листвы. Через несколько минут удары стали настолько чувствительными, что Спик невольно поежился от охватившего его жуткого чувства: ему показалось, что этот дождь может убить человека. Спик глубже забился в гущу подлеска, но нежная листва не защищала от ударов.

— Каменный дождь, — сказал Мухаммед.

— Что? Какой еще «каменный дождь»? — изумился Спик, и тут только понял, что ливень сменился градом. Присев, он ощупал землю и обнаружил, что она покрыта уже сплошным слоем градин величиной с голубиное яйцо. Стали мерзнуть ноги. А грозовые разряды не прекращались. То близкие, то дальние, иногда они раздавались с разных сторон по нескольку в одно и то же мгновение, и громовые раскаты сливались дьявольскими аккордами в сплошной грохот и гул.

Сколько времени продолжался этот кромешный ад, Спик не имел ни малейшего представления. Ему казалось, что настал конец его грешной жизни, что он уже в аду, и что теперь до скончания века будет продолжаться это непрерывное истязание звуком, светом, побоями и холодом.

Но конец все же настал. Град перешел в дождь, сила которого постепенно ослабевала, и вот уже снова над головой сквозь кроны притихшей листвы показалось голубое прозрачное небо. А дождь все еще лил, и было непонятно, то ли это деревья сбрасывают с себя дождевые капли, то ли в самом деле чистое небо сыплет запоздалым дождем…

До деревни оставалось полчаса ходьбы, но одежда за это время спереди высохла под ярким солнцем, клонящимся к закату, сзади же оставалась совершенно мокрой. Одновременное ощущение жары и холода вызывало электрическую дрожь. Спик подумал, что теперь не избежать нового приступа болезни. Но даже эта тревожная мысль не разрушила очарования великолепной картины заката. Перед ним в окаймлении мерцающей зелени молочайного кустарника с его хрупкими, словно коралловыми ветвями, чернело широкое ровное поле, кое-где уже покрытое изумрудными ростками. В стороне расстилались роскошные луга, на которых паслись стада серых, красных, черных, пестрых коров и быков, овец и коз.

Огромный желтый диск близился к горизонту, и на землю опустилась глубокая тишина. Ни единый листок не колыхался на придорожных кустах. Молочная дымка, которая в полдень затягивала небосвод, исчезла, и прощальные отблески уходящего дня облекали отдаленные контуры холмов в нежный багрянец… И вот уже солнце касается горизонта, быстро тонет за краем земли, над местом его погружения загорается золотисто-оранжевый костер, его сияние постепенными переливами через все более мягкие тона — шафранный, желтый, нежно-зеленый, прозрачно-лазурный — переходит в темно-голубую бесконечность небесного пространства…