Истина стоит жизни - [123]

И все же во мне живет чувство вины перед Джеком. За что? Мне трудно это определить. Я был неправ в научном споре, но ведь не это погубило Спика. Возможно, я был в чем-то несправедлив в пылу моей полемики с ним, но и он применял против меня средства, в которых он, я уверен, впоследствии раскаялся бы. Очевидно, было что-то такое, что было сильнее нас обоих и что гнало нас, подстегивало и натравливало друг на друга. Это был тот всевластный дух ожесточенного, неукротимого карьеризма, отметивший своей печатью всю золотую эпоху расцвета нашей империи, которую теперь принято называть «викторианской». Подхлестываемые патриотическими славословиями, одурманенные завистью к молниеносно приобретаемым состояниям, почестям и титулам, мы бросались очертя голову в смелые авантюры, мало задумываясь над тем, приносим ли мы этим кому-нибудь, в том числе и самим себе, истинную пользу. Мы шли в дикие страны, неся отсталым народам представления о вещах, материальных и духовных, до которых они не доросли, и стараясь возбудить в них все ту же зависть, универсальный двигатель нашего «прогресса», чтобы заставить их забыть о своих собственных интересах и превратиться в одичавшую и алчущую толпу, готовую служить интересам Британии. Мы могли бы многое сделать для этих людей, если бы не пользовались своим превосходством над ними для того, чтобы их обманывать и разорять, а стали бы терпеливо передавать им то, в чем мы ушли дальше их; от этого не пострадали бы и наши интересы, если рассматривать их как интересы нации, а не скороспелого выколачивателя фунтов стерлингов, живущего сегодняшним днем. Мы могли бы стать действительными распространителями цивилизации; вместо этого мы добились такого результата, что имя англичанина сделалось ненавистным на всем Востоке, и будущим поколениям еще придется поплатиться за то зло, которое посеяли деды и прадеды.

Такова была обстановка тех лет, когда Спик и я скрестили оружие в дискуссии о Ниле. Речь шла тогда не только о том, кому отдать честь открытия нильских истоков; решалось еще и то, кто и как будет развивать результаты этого открытия и кто воспользуется его плодами. Люди часто отстаивают не то, что по их глубокому убеждению является истинным, а то, в чем они видят выгоду для себя. Многих из нашего поколения жизнь научила видеть вещи в ином, более правильном свете, но многие и сейчас сохраняют старые заблуждения. Наш общий друг Сэмюэл Бейкер совсем недавно, выступая с речью перед кадетами морского училища (я прочел эту речь в газете), говорил: «Ваши предки завоевывали и приобщали отдаленные земли к необъятным колониям Англии. Тот же дух предприимчивости и решимости преодолеть все трудности должен руководить вами и звать вас на подвиги». Я уважаю и люблю сэра Сэмюэла, но его поучения я приказал бы свалить в помойную яму. Будем надеяться, что молодые британцы сами стали умнее и не дадут сбить себя с толку призывами запоздалых конквистадоров.

Я говорю это, горячо желая счастья и процветания моей старушке Англии, милой мне, несмотря на то что почти всю мою жизнь я прожил вдали от ее берегов.

Вы спрашиваете, дорогой Грант, чем я занят теперь? Разумеется, пишу мемуары, что же мне еще остается? Однако боюсь, что я, как все автобиографы, взялся за эту задачу слишком поздно. Джентльмены преклонного возраста, оглянувшись на прожитую жизнь и найдя ее поучительной, садятся за воспоминания, описывают с трогательными подробностями детство, отрочество и юность И, не добравшись до зрелого возраста, роняют перо…

Искренне уважающий Вас

Ричард Ф. Бертон».

Закончив письмо, сэр Ричард достал большой конверт с инициалами, надписал своим размашистым, ровным, но неразборчивым почерком адрес: «Джеймсу Августину Гранту, полковнику. Дамфрис, Шотландия», и позвонил в колокольчик. Никто не появлялся. Сэр Ричард, тяжело поднявшись из-за стола, вышел из кабинета и стал медленно спускаться по лестнице вниз, в гостиную. Там стояло его большое кресло с подушками, в котором он иногда просиживал целые дни, слушая чтение, рассказы жены о событиях в городе и принимая доклады сотрудников о делах в консульстве,

На середине лестницы сэр Ричард был остановлен припадком кашля. Он вцепился что было сил в перила, но кашель не унимался, жестоко сотрясал все тело, вызывая страшный прилив крови к голове. В глазах заходили красные круги, ноги слабели… Бертон потерял сознание.

Слуги подобрали его и отнесли в кресло. Вернулась из города леди Бертон, худощавая женщина с измученным лицом, на котором болезненно двигались нервно искривленные тонкие губы. Леди Бертон послала за священником. Ее духовника не оказалось дома. Тогда послали к пастырю ближайшего сельского прихода.

Старый священник, ни слова не говоривший по-английски, приехал в консульском экипаже ни жив ни мертв. Зачем он понадобился таким важным господам? С большим трудом леди Бертон удалось объяснить ему, что надо отпустить умирающему грехи и принять его в лоно католической церкви, ибо до сих пор он к ней не принадлежал. Что ж, это можно; только как же им объясниться с барином, который лежит в кресле без движения и не раскрывает рта?