Истина стоит жизни - [122]

«20 сентября 1890 года.

Дорогой Бертон!

Давно не имел от Вас никаких известий; надеюсь, что Вы здоровы и как всегда заняты Вашими плодотворными научными и литературными трудами.

Сегодня я отвлекаюсь от всех будничных дел, чтобы по традиции посвятить этот день памяти того замечательного человека, который когда-то был Вашим и моим другом. Прошло больше четверти века со дня его нелепой гибели, но память о нем навсегда жива в сердцах тех, кто знал его так близко, как Вы и я. Да, Джек был чудесный малый, смелый, талантливый, прямодушный, и у него было доброе сердце. Он обладал одним качеством, которым мы в годы нашей далекой юности, будучи еще младшими офицерами в полку, единодушно восхищались: он был рожден без страха. Джек презирал опасность и не понимал тех, кто, руководствуясь здравым рассудком, выбирал менее рискованные и более верные пути к достижению цели. Впоследствии, когда мы — я говорю о себе и моих сверстниках — повзрослели, мы стали понимать, что это качество, как и все на свете, имеет свою оборотную сторону. Как знать, не сыграло ли оно свою роль в постигшей Спика катастрофе, подробности которой так и остались во мраке.

Вспоминая об этом печальном событии, я одного не могу себе простить. Ведь он звал меня к себе в Ильминстер, тогда, в сентябре 1864 года! Моя поездка к нему могла бы быть полезной мне самому, ибо мне хотелось выслушать его замечания по моей книге африканских впечатлений, которую я тогда как раз закончил. (Кстати, ее название «Прогулка по Африке», за которое меня многие упрекали, считая его легкомысленным, было подсказано мне не кем иным, как покойным лордом Пальмерстоном, который, встретив меня на одном из многочисленных приемов, последовавших после нашего возвращения в 1863 году, сказал мне шутя: «А недурную прогулку вы совершили!») Но я не поехал, так как некоторые поступки Джека внушали мне мысль, что он хочет подчеркнуть мою непричастность к решению основной задачи экспедиции, оставляя честь открытия для одного себя, а мне не хотелось присутствовать на диспуте в Бате на тех же правах, как и все прочие господа, не нюхавшие Африки. А ведь если бы я поехал, если бы я находился рядом с ним, несчастья наверняка не случилось бы! Так иногда побочные и мелкие обстоятельства определяют, быть или не быть событиям большого значения!

Но что прошло, того не вернешь. И единственное, что мы можем сделать теперь для бедного Джека, это сохранить о нем добрую память, как о человеке, который сделал так много для географической науки и для научной славы Британии. Надеюсь, что Вы, дорогой консул, разделяете это мое убеждение и поэтому не откажете поддержать меня своим авторитетом в поданном мною в Королевское географическое общество предложении установить у водопада Рипон, там где Нил вытекает из озера Виктория, мемориальную доску, которая увековечила бы память нашего незабвенного друга.

Надеюсь также узнать от Вас, какими новыми блестящими творениями порадует вскоре читающую публику Ваше неутомимое перо.

С пожеланием здоровья и благополучия, искренне Ваш

Дж. А. Грант».

Это письмо сильно взволновало сэра Ричарда. Оно напомнило ему те далекие годы, когда он, молодой и полный сил, удивлял цивилизованный мир смелыми походами по неизведанным землям, открывал пути в дикие страны, куда не ступала нога европейца, слыл одним из самых ярких светил Королевского географического общества!..

Все в прошлом… После памятного конфликта со Спиком, когда трагическая смерть последнего избавила Бертона от поражения, но не принесла ему победы, Бертон охладел к географии. Позже, когда Стенли подтвердил правоту Спика, подведя черту под многовековой эпопеей раскрытия тайны нильских верховий, Бертон совсем перестал заниматься этой наукой. На книжных полках его кабинета, рядом с двумя десятками томов его географических сочинений, выстроились новые десятки томов лингвистических исследований и переводов из восточных литератур, среди которых блистал жемчужиной полный и неискаженный перевод на английский язык арабских сказок «Тысячи и одной ночи».

Да, много воды утекло с тех пор! И все же никакие наслоения прожитых лет не стерли, не сгладили даже впечатлений того бурного времени, когда два способнейших английских путешественника были сведены судьбой на одну дорогу, которая для двоих оказалась слишком тесной!

«20 октября 1890 года.

Дорогой Грант!

Я охотно присоединяюсь к Вашему предложению об увековечении памяти капитана Спика и готов принять участие в подписке, если такая будет иметь место. Я не раз высказывал свое мнение об этом выдающемся человеке и готов сделать это еще раз. Да, Джек был обаятельнейшим человеком из всех, кого я знал. Сильный телом и духом, мужественный, одаренный исследователь, он мог бы стать подлинным украшением нашей географической науки и стал бы им, если бы не эта нелепая смерть в самом расцвете сил… Что же погубило его? Этот вопрос я не раз задавал себе, но не мог найти полного и ясного ответа, поскольку самые обстоятельства его гибели остались невыясненными. Вас, конечно, не миновали те отвратительные слухи, получившие распространение вскоре после катастрофы, которые приписывали мне какую-то темную роль. Мне не нужно говорить Вам, насколько они далеки от истины: я думаю, что если бы Вы хоть сколько-нибудь им доверяли, Вы не обратились бы ко мне со своим письмом. Впрочем, я не могу даже особенно осуждать тех, кто, не будучи близко знаком со мной, верил этим слухам и принял участие в их распространении: когда власти молчат о событиях, представляющих общественный интерес, что же остается публике, как не довольствоваться слухами? А наше правительство и Скоттланд-Ярд неизвестно из каких соображений оставили обстоятельства гибели Спика без всякого расследования. Мне лично эти слухи в свое время доставили много горечи и, разумеется, отразились на моей карьере; однако от этого они не стали справедливее, и сейчас, на склоне лет, я могу утешать себя сознанием, что я за всю мою жизнь не убил ни одного человека. Может быть, этот факт не делает чести бывшему офицеру такой воинственной армии, как британская, но мне он приносит высокое удовлетворение.