Испытание властью - [9]

Дежурный прижал указательный палец к губам, призывая шофера к молчанию. Они склонили головы над столом и о чем-то пошептались, после чего водитель неопределенно произнес: «Да-а-а!» — и тихо вышел за дверь.

Была ли эта сцена разыграна в шутку или всерьез, но мне стало не по себе. Я решил не высказывать врачам никаких жалоб.

Медосмотр прошел быстро. Как всегда раздетого догола меня заставляли приседать, ходить с закрытыми глазами, щупали и мяли тело, измеряли давление крови, задавали какие-то вопросы и, наконец, старший из них вежливо сказал:

— Одевайтесь и можете быть свободным.

Когда я проходил мимо поста, дежурный не выдержал и спросил: «Ну как? Что сказали?», но я не ответил и устало поплелся к своей палатке. В мозгу застряла еще одна гнусная заноза — неужели меня направят к умалишенным? Ведь не напрасно же говорят, что такие люди почти никогда не осознают своей болезни, и теряют реальное восприятие окружающего мира. Я осторожно стал осматриваться вокруг. Дорога, широкая и прямая, как и раньше упиралась одним концом в столовую, другим в палаточный городок. Место удара молнии уже было засыпано свежим песком и ничего не напоминало о трагедии. На зарешеченном плацу по строевой подготовке, кто-то из офицеров «казал» свой голос. Он отпускал идущий отряд далеко от себя, а потом заливался на весь гарнизон.

Взво— о — о— д! Круго-о-м… — следовала длинная пауза, во время которой лишь хлопали по асфальту подошвы солдатских сапог — гоп, гоп, и вдруг под правую ногу, как выстрел гремел звонкий выкрик:

— Марш!!!

Солдаты делали еще один шаг, затем, как заколдованные, все разом разворачивались в обратном направлении, и также дружно шагали в сторону офицера.

Справа, далеко в поле, как зеленые букашки виднелись каски другого отряда, вероятно, солдаты, рассредоточившись, наступали на «противника». Гарнизон продолжал жить по своему обычному расписанию.

Немного успокоенный уверенным тоном полковника, прошедшим без хамства медосмотром и размеренной жизнью воинских частей, я пришел в свою палатку и упал на кровать. Рота находилась на учениях, и в прохладной тишине мной внезапно овладел сон после двух бессонных суток. На следующий день меня пригласили на встречу с родственниками, как руководителя, который последним видел погибших. К вечеру встретился с полковником Хейфицем. Он уже не был так уверен, как раньше и советовал мне потерпеть еще. Я понял, что дело мое практически решено — буду наказан. Еще через несколько дней, возвратившись в институт, я получил диплом инженера и уехал к месту работы.

* * *

Прошло несколько лет тяжелого труда сельским инженером и я, как говорят, «пошел на повышение». На третий год моей работы в областном управлении пришла из военкомата повестка — явиться для отправки на полугодовую переподготовку рядового состава. Дело было весной — работы по горло. Я позвонил в Облисполком и сообщил о повестке заместителю председателя. Он сразу вздернулся.

— Они что одичали, перед посевной инженера забирать? Я вот сейчас ему позвоню, военкому этому, разъясню, что такое власть. Совсем не соображают ни хрена.

Через некоторое время запред перезвонил мне:

— Слушай, а я и не знал, что ты у нас рядовой? Разжалован, что ли?

— Да разжалован.

— Наверно по пьянке залетел, не иначе?

— Да нет. Солдаты подчиненные пострадали.

— Давай, давай! Ври больше! Так просто не разжалуют… А ты, случайно, не запойный? Хе-хе-хе!

Он искусственно посмеялся в трубку и продолжил.

— Ладно, рядовой. Вообще я сказал военкому. Тебя в этот раз не призовут. Но ты, как положено, явись, отметиться все равно надо. Потом военком отпустит и давай на работу… Да посмелее районы тряси! Смотри сеялки и те еще не отремонтированы. Что не могут сводку в статистику дать приличную? Ты задумайся! Бюро обкома скоро будет — как бы тебя и тут не разжаловали. — Он снова покхекал деревянным смехом и положил трубку.

На следующий день рано утром я отправился в военкомат, не взяв с собой обязательных для призывника чашку, кружку и ложку. Во время регистрации намекнул офицеру о моей отсрочке. Не глядя на меня, он жестко ответил:

Ничего не знаю. Становись в строй… Только и ходят — отсрочку да отсрочку… А кто за вас служить будет? Папа Римский, что ли?

Когда объявили построение, я выглядел идиотом. Все были в куртках или фуфайках, с вещмешками, а я стоял в наглаженном костюме и в белой сорочке с галстуком. Нас развернули направо и колонна двинулась пешком к озеру Андреевскому.

Все сжалось внутри меня в один трепещущий комок от обиды, бессилия что-либо сделать и глупого положения — отправился служить с одним носовым платком в кармане. Что делать? Не подчиниться и покинуть строй — тем самым подтвердить свою и без того гадкую в Армии характеристику.

И как еще к этому отнесутся местные власти? Зампред хоть и власть, но не бог, над ним тоже начальства хватает. Формально самовольный уход из Армии — это дезертирство, что значит — тюрьма. Имея горький опыт армейского правосудия, я ничего не предпринимал и продолжал шагать. Когда дошли почти до окраины города, капитан вызвал меня из строя, пропустил мимо всю колонну мобилизованных и, глядя на меня презрительно своими стальными глазами, произнес.