Испытание властью - [8]

Дело серьезное. Все против него поднялись! Или его обвинят или дежурных по полку офицеров. А в приказе записан ответственным он.

— Даже в приказе его фамилия? О — о, это совсем серьезно! Неужели нельзя было без этого?

Ты же сам знаешь, что нельзя. Вдруг бы с ним что — то произошло? Ошпарился там, или руку — ногу сломал и никакого приказа нет. Как попал туда? На каком основании? Видишь как!

Ну побежал бы он с ними — его бы не было. А сейчас хоть один остался. Вроде бы радоваться надо!

— Вроде бы надо, да не получается. В институте у вас это одно дело, а здесь армия. Если бы что — то другое — я бы сам все подписал, а тут групповая гибель людей. Комиссия из штаба округа вот — вот подъедет. Меня первого за штаны возьмут! Еще неизвестно чем дело кончится. Тоже не знаю, что и говорить. Да как не крутись, а документы не скроешь… Жаль, конечно. Парень хороший, но, видать, не судьба ему ходить в офицерах. Опять же подумаешь — он диплом инженера получит и на работу. А возьми нашего брата — кадровых вояк выгонят — ни профессии, ни жилья, ни пенсии. Один путь по вагонам у пассажиров милостыню просить.

— Уволить, думаю не уволят, а в должности понизить могут. Это возможно.

— Вот как раз только в моем возрасте и быть взводным или ротным! Бегать как савраске по полям. Ушли уже те годы, да и ноги еле срослись после ранения. Будапештские осколки от гранаты все еще ношу в себе.

— Говорят, он болен был. Приступ, какой— то.

Тут заболеешь! Объелись они. Повар говорит: «всю ночь что попало ели». И свекольник и кашу и хлеб с маслом и мясо. Понятное дело — целый день под нагрузкой, а к норме питания не привыкли еще.

Сами помним, что в первые месяцы службы кажется, с голоду козла бы со шкурой вместе съел, а потом втянешься и нормально.

— Как тут осуждать? Дежурные по кухне никогда не голодовали. Так уж повелось. Этот день, как святой праздник для солдатского желудка.

— Это все верно, но дело складывается сложно… меня в этом полку, как будто злой рок преследует. Только перевели сюда — солдат при купании утонул. Пришлось приказ издать — взвод в воде, а десять солдат на берегу дежурят, Вскорости один чудак на штык напоролся. Сколько говорили: «При ночных учениях, штыки не примыкать», а он до тех пор бежал в атаку, что в окоп упал, и на своем штыке повис. А сейчас вообще трагедия неописуемая. Люди-то главное все погибли семейные, бывшие фронтовики. Переподготовка — то всего полугодовая и вот тебе на — гроза эта проклятая… Завтра родственники съезжаются. Куда бы провалиться в этот день.

Мне было неловко от того, что подслушиваю разговор высших офицеров и я встал, чтобы отойти. Но сопровождавший меня часовой с карабином мрачно проворчал, взяв оружие наизготовку.

— Сиди-и! Не вошкайся! Надо будет — вызовут, не надо — обратно отправят… неудобно, вишь ему стало. Надо было раньше мозгой шевелить. А не по уборным прятаться. Командиры, тоже мне нашлись, мать твою так.

Я двинулся к нему и собрался вступить в спор, но в это время откинулся полог палатки и вышел командир полка, часовой вытянулся, а я, поскольку был без ремня и пилотки, как арестованный, стоял вольно. Командир надел фуражку, долго и внимательно посмотрел на меня и вдруг спросил:

— Как чувствуешь себя, курсант?

Не ожидая ничего подобного, я так растерялся, что не мог найти слов для ответа и только беззвучно шевелил губами. Поняв мое состояние, командир махнул рукой в сторону палатки.

— Заходи. Твое начальство ждет.

Полковник Хейфиц встретил меня как сына. Он улыбался, разводил руками и вообще можно было подумать, что он не знает о трагедии.

— Здравствуй, герой, здравствуй! А загорел — то как! Окреп! Прямо настоящий, полевой командир!

Нервы мои не выдержали этого. Я чувствовал, как набухают от слез глаза, а в горле забегал противный комок. Вся воля моя была сосредоточена на том, чтобы не расплакаться, мысли спутались окончательно, и я бессмысленно незнакомым мне хриплым голосом повторял:

— Виноват, товарищ полковник! Виноват!

— А вот это ты напрасно. Завтра приезжает комиссия — они расставят все по своим местам.

Он, как всегда, суетливо пробежал мимо меня и крикнул, стоящему у входа часовому:

— Офицера — дежурного по роте ко мне!

Через несколько минут в палатку ворвался запыхавшийся, весь красный, как после марш-броска, офицер, и выкатив грудь, вытаращив глаза, прокричал о своем прибытии.

— Товарищ лейтенант, вам доложили, что командир полка освободил приказом Кораблева с гауптвахты?

— Так точно, товарищ полковник!

Тогда исполняйте. Отпустите конвоира, а курсанта направьте к месту службы.

Хейфиц задумчтво походил около стола, глядя себе под ноги, медали на его груди тревожно позвякивали.

— А теперь вот что! Приведи себя в порядок, побрейся и ступай в роту. Сегодня отдохни, а завтра, чтобы как обычно был в строю. Да, чуть не забыл, сейчас сразу шагом марш в госпиталь, покажись врачам. Командир должен дать команду о твоем медосмотре.

Когда я уже больше часа просидел в коридоре госпиталя, ожидая вызова к врачу, вошедший с улицы толсторожий водитель санмашины радостно спросил дежурного, глядя на меня.

— Этого что ли хотят в дурдом упаковать?