Испытание правдой - [17]

Он замолчал. Я крепче обняла его, хотела сказать что-то ободряющее, разделить вместе с ним чувство вины. Но я была в шоке и знала, что мои слова, какими бы они ни были, ничего не изменят.

— Можно мне к ней? — спросила я.

Дэн пошел вместе со мной в палату интенсивной терапии, крепко поддерживая меня под руку. Медсестра, которая провожала нас, молчала. Мы подошли к кровати матери. Я побелела от ужаса. Эта женщина была совсем не похожа на мою мать — скорее это была странная медицинская скульптура, опутанная трубками и проводами, окруженная громоздкими приборами. Изо рта у нее торчал зловещий пластиковый мундштук. Я слышала устойчивое шипение вентилятора, который закачивал в ее легкие воздух и выкачивал его.

Дэн повернулся к медсестре, жестом указал на планшетку с историей болезни в изножье кровати и спросил:

— Могу я?..

Медсестра кивнула, сняла планшетку и передала ему. Он быстро просмотрел данные, его лицо оставалось бесстрастным… хотя он покусывал нижнюю губу, пока читал (верный признак беспокойства). Я не могла оторвать глаз от мамы. Мне хотелось разозлиться на нее за то, что она сделала, — за то, что была такой эгоистичной и мстительной. Но вместо этого я испытывала стыд и чувство ответственности за случившееся. В голове засела единственная мысль: почему я не попросила прощения?

Когда мы покидали палату, Дэн тихо поговорил о чем-то с медсестрой, потом повернулся ко мне и сказал:

— Все жизненные функции стабильны, и, хотя врачи не могут сказать ничего определенного, пока она без сознания, нет никаких клинических данных о том, что мозг поврежден.

— Но они в этом не уверены? — спросила я.

— Нет.

Дэн оставался с нами еще целые сутки — и снова он проявил поразительную сдержанность и чуткость, не задавая очевидных, но неудобных вопросов. Только однажды, когда мы остались наедине, он спросил:

— Твой отец не говорил, не угрожала ли она в последнее время самоубийством?

— Нет, но, как ты знаешь, все эти месяцы она была неадекватна.

Я уже была готова выпалить правду, но внутренний голос шепнул: будь осторожна.

— Я догадываюсь, что у них уже давно не все так гладко.

— Думаешь, кто-то третий?

— Похоже, да.

Я напряглась, ожидая, что он сейчас спросит: «Как давно тебе это известно?», но Дэн промолчал. И вновь я поразилась тому, насколько он заботлив, всегда ставит мои чувства превыше своих; и возможно, он бы смирился с тем, что я не рассказала ему всей правды… хотя меня по-прежнему мучило сознание собственной вины за то, что приходится от него что-то утаивать.

На лето мы сдали квартиру в субаренду своим знакомым, так что в тот день ночевали в родительском доме. Я испытала странное ощущение, оказавшись дома после долгого отсутствия, и непривычно было делить свою узкую односпальную кровать с Дэном. Да я и не спала. Хотя накануне выдалась бессонная ночь, я все никак не могла провалиться в беспамятство и целый час таращилась в потолок. Потом спустилась вниз и застала отца в гостиной с сигаретой во рту. Я отобрала у него сигарету, и мы очень долго сидели, не говоря ни слова. Наконец он нарушил молчание:

— Если она выживет, я не оставлю ее… хотя и буду жалеть об этом решении до конца своих дней.

Утром Дэн должен был возвращаться в Бостон — его с нетерпением ждали в госпитале.

— Я могу быть здесь через три часа, если…

Он запнулся. Если…

Я позвонила в школу. Директриса летней школы отнеслась с пониманием, но в то же время была раздражена. Я ничего не говорила про попытку самоубийства, только сказала, что мама в крайне тяжелом состоянии.

— Что ж, очевидно, ты должна быть рядом с ней… и мы, конечно, постараемся решить проблему.

Это не проблема, захотелось мне крикнуть. Это вопрос жизни и смерти.

В течение следующих трех дней не было никаких изменений в ее состоянии; по-прежнему никто не мог предсказать, чем все закончится. Отец не вылезал из госпиталя. Я могла себе позволить только два коротких визита в день, все остальное время я посвятила домашнему хозяйству. С тех пор как маму увезли в госпиталь, дом превратился в помойку, так что я поставила перед собой задачу навести порядок в этом хаосе. Я не только произвела генеральную уборку, но еще и выбросила тонны старых журналов и газет, которые хранил отец, и даже (с его разрешения) расставила в алфавитном порядке несколько тысяч книг, разбросанных по всему дому. И все это для того, чтобы занять себя чем-то, отвлечься.

Мы почти не общались — наши разговоры стали легкими, поверхностными, и мы старательно избегали главного вопроса, нависшего над нами. Но каждый раз, когда звонил телефон, мы оба подпрыгивали.

Прошла неделя, и мне позвонили из школы, сообщив, что, учитывая обстоятельства, они вынуждены найти мне замену. А на следующее утро телефонный звонок прозвучал в половине шестого. Трубку взял отец. Я уже выскочила из спальни и спускалась вниз, когда он прокричал:

— Она открыла глаза!

Спустя полчаса мы были в госпитале. Дежурный врач сообщил нам, что, хотя мама пришла в сознание, она по-прежнему подключена к аппарату искусственного дыхания. За те несколько часов, что она находилась в сознании, она не сделала ни одной попытки заговорить, и ее мышечная активность оставалась на нуле.