Мне всегда хотелось быть богатым. Я знаю, это, наверное, звучит глупо, но это правда, как на исповеди.
Примерно год назад моя мечта сбылась. После десяти лет черной полосы невезения — ядовитого скопления бесконечных отказов, ответов «мы не можем сейчас это принять», промахов типа «нечто такое мы искали только в прошлом месяце» и, разумеется, уже выработавшейся привычки не получать ответов на свои звонки — боги случая наконец решили, что и я достоин улыбки. Мне позвонили. При этом надо уточнить: я дождался телефонного звонка, какого все, кто занимается сочинительством не просто так, а с тем, чтобы прокормиться, всегда мечтают дождаться.
Звонила Элисон Эллрой, мой многострадальный агент.
— Дэвид, я это продала.
Мое сердце пропустило несколько ударов. Я никогда не слышал фразы «я продала это за…». Если честно, я вообще ни разу не слышал подобной фразы, даже без указания суммы.
— Что ты продала? — спросил я, поскольку пять моих гипотетических сценариев, подобно «Летучему голландцу», курсировали между разными студиями и кинокомпаниями.
— Пилотный выпуск, — сказала она.
— Пилотный выпуск телевизионной программы?
— Угу. Я продала «Продать тебя».
— Кому?
— ФРТ.
— Что?
— ФРТ — «Фронт Ро Телевижн», то есть самому модному на сегодняшний день каналу на кабельном…
Моему сердцу теперь срочно требовался дефибриллятор.
— Не надо объяснений, Элисон. ФРТ купил мой пилотный выпуск?
— Да, Дэвид, ФРТ купил твой сценарий «Продать тебя».
— И они будут платить? — спросил я.
— Разумеется, они будут платить. Это же бизнес, хочешь — верь, хочешь — нет.
— Прости, прости… просто… И сколько?
— Сорок тысяч.
— Ясно.
— Что-то ты не слишком обрадовался.
— Я обрадовался. Дело в том, что…
— Я знаю, это не миллионная сделка. Но такое в этом городе с новичками случается не часто — максимум дважды в год. Сорок тысяч — стандартная цена для телевизионного пилотного выпуска… особенно если речь идет о неизвестном авторе. Кстати, сколию тебе платят в «Книжном супе»?
— Пятнадцать в год.
— Тогда смотри на это дело так, ты одной сделкой заработал почти три годовые зарплаты. И это только начало. ФРТ ведь не просто купил пилотный выпуск, он собирается снимать его.
— Тебе так сказали?
— Да, сказали.
— И ты поверила?
— Лапочка, мы с тобой живем в самом лживом городе Вселенной. И все же тебе может повезти.
— Моя голова шла кругом. Хорошие новости, в самом деле, отличные новости!
— Прямо не знаю, что и сказать, — заметил я.
— Можешь для начала попробовать сказать «спасибо».
— Спасибо.
Одним «спасибо» я не ограничился. После звонка Элисон Эллрой я поехал в Беверли-центр и расстался с 375 долларами, которые заплатил за авторучку «Монблан» ей в подарок. Когда в тот же день, попозже, я отдал ей свой презент, мне показалось, что Элисон была очень довольна.
— Хм… а ведь это первый случай, когда я получила подарок от писателя, за… Сколько лет я занимаюсь этим бизнесом?
— Ты лучше знаешь.
— Пожалуй, лет тридцать. Что же, наверное, все когда-нибудь бывает в первый раз. Поэтому… спасибо. Но не надейся, что я буду ее тебе одалживать, чтобы ты подписывал контракты.
С другой стороны, моя жена Люси пришла в бурное негодование, узнав, что я потратил столько наличных на подарок агенту.
— В чем дело? — спросила она. — Ты наконец заключил сделку, причем, надо сказать, за минимальную оплату, и ты вдруг Роберт Таун[1]?
— Это был просто жест.
— Жест стоимостью в триста семьдесят пять долларов!
— Мы можем себе это позволить.
— Разве? Ты посчитай, Дэвид. Элисон получит свои комиссионные — пятнадцать процентов с сорока тысяч. Налоговая служба унесет в клюве еще тридцать три процента, и ты останешься с двадцатью четырьмя тысячами.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я умею считать. Я также посчитала, сколько мы с тобой должны вместе по картам Visa и MasterCard. Двенадцать тысяч, причем долг с каждым месяцем растет. И долг на кредит, который мы в прошлом семестре взяли на обучение Кейтлин — шесть тысяч, и он тоже с каждым месяцем увеличивается. Я также знаю, что мы единственная в этом городе семья, у которой только одна машина. И эта машина — двенадцатилетняя «вольво», у которой давно пора менять трансмиссию, но мы не можем себе этого позволить, потому что…
— Ладно, ладно, я проявил ненужную щедрость. Alfa maxima culpa[2]. И кстати, спасибо за то, что вылила на меня ушат воды.
— Решительно никто не лил на тебя ушат воды. Ты же знаешь, как я вчера обрадовалась, когда ты мне рассказал. Это ведь то, о чем ты… мы мечтали последние одиннадцать лет. Я только хочу сказать, Дэвид, что эти деньги уже истрачены.
— Ладно, я все понял, — ответил я, стараясь положить конец перепалке.
— И хотя, поверь, мне вовсе не жалко «Монблан» для Элисон, я бы предпочла, чтобы ты для начала вспомнил, кто все эти годы удерживал нашу семью на плаву.
— Ты права, извини. Но, послушай, впереди только хорошее. У нас будут деньги.
— Очень надеюсь, что ты прав, — тихо сказала она. — Мы заслужили удачу.
Я протянул руку и погладил ее по щеке. Она улыбнулась напряженной, усталой улыбкой. Что было вполне объяснимо, ведь последние десять лет были для нас обоих крутым сползанием вниз. Мы встретились в Манхэттене в начале девяностых. Я приехал туда за несколько лет до этого из своего родного Чикаго, решительно настроенный сделать карьеру сценариста. Однако мне пришлось заниматься черновой работой в постановках, далеких от Бродвея, а за квартиру платить, подрабатывая грузчиком в книжном магазине. Но все-таки я завел себе агента. Она везде, где могла, показывала мои пьесы, но ни одну из них не поставили. Повезло только «Обычному вечеру в дубовом парке» (черная сатира на жизнь в предместье): она была прочитана на сцене в театре авеню В (хорошо еще, что не авеню С). Среди актеров была и Люси Эверетт. Через неделю после первого чтения мы решили, что влюблены. К тому времени как пьеса пережила свои три представления, я уже переселился в студию Люси на 19-й улице. Через два месяца она получила роль в пилотной серии ситкома для Эй-би-си, который снимался на побережье. Я был без ума от любви, поэтому ни секунды не колебался, когда Люси сказала:
