Исповедь странного человека - [12]

«Вот сволочь богатенькая. Стоит, сука, как на выставке, губу топорщит» — я чуть не сплюнул от злости.

Почему-то вспомнились утренники в детском саду. Там тоже мамаши некоторые, шибко любили своих чад в белое наряжать. Зайчиками.

Во, точно, Зайчик. Еще бы ушки, и на утренник. Раздражение начало проходить. Он представил, как этого, белого, мама за ручку ведет вокруг елки, а он плаксиво выговаривает, что не хочет прыгать. Ё! А точно то как! Зайчик!

Злость окончательно сменилась весельем. Я даже чуть не заржал в голос: «Ага! Не, мама, я не хочу машинку!».

Я даже закусил губу, чтобы сдержаться.

— Молодой человек, — послышался сбоку голос.

Я не сразу понял, что это мне. И говорит это продавец.

— Покупать будете?

Я под настроение широко ей улыбнулся.

— Извините, мне два молока…

— Спасибо, — сказал он, и сгреб продукты в пакет, когда ему принесли заказанное. Тут ему в голову, как будто стукнуло.

— Ой, а дайте еще вон тех конфет.

Продавец, молодая девушка немного неодобрительно посмотрела на меня. Конфеты были довольно далеко. Но я был уже последний в очереди, и она ничего не сказала. Что меня подвигло на этот шаг, сам не знаю, но когда она принесла их, и деньги были уплачены, я протянул конфеты ей обратно.

— А это вам, — веселье в душе разыгралось не на шутку.

Девушка, удивленно на меня посмотрела, но конфеты взяла.

— Спасибо.

— Пожалуйста! — меня реально перло.

Я повернулся и пошел на выход. Блин, надо было и Аньке купить — подосадовал я. Так я вроде изначально, ей и хотел купить. Зачем тогда я их подарил?

На улице я увидел, как тот парень — зайчик, садится в черную затонированную машину. Он тоже увидел меня, и досада на его лице сменилась высокомерием. Вот надулся, сейчас лопнет!

Улыбка вновь раздвинула губы. Уже не сильно торопясь, я пошел обратно.

* * *

— Ну что, сегодня пьем? — Анька потянулась, доставая до дальнего конца рамы тряпкой.

Работали мы, не торопясь, так как остались только эти окна, а время еще обед.

Я задумался. Анька тем временем открыла раму и стал мыть стекло с той стороны. Блин, на деньги эти, он надеялся одежды к осени прикупить.

— Что молчишь то!? — она требовательно глядела на меня сквозь мыльные разводы на стекле.

— Я это…, - потянул, я было.

— Я это, — передразнила она меня — да или нет?

— Да, — выдохнул я.

— У тебя?

— Я не знаю, — она немного ошарашила меня. — У меня мама дома.

— Ну, так и что. Я что такая страшная?

Она смыла со стекла пену, и стала четко видна ее фигура в мокрой майке, обтянувшей грудь. Я судорожно выдохнул.

— Ну это… ну нет конечно. Просто…

— Просто ты боишься, что скажет мама, — ехидно улыбнулась Анька.

Я вздохнул.

Всю эту неделю мы, в отличие от предыдущих двух, не ходили в парк. Целовались прямо здесь, на рабочем месте. А если честно, я был все это время немного не в себе. Все боялся проснуться, наверно.

Анька могла запихнуть меня, когда мы шли вечером с работы, в кусты какие-нибудь и ткнуться горячими губами в мои. Я в эти мгновения вообще плохо понимал, где я и кто. А ее забавляло это. Только ощущал под руками теплое, упругое тело, ее грудь, прижатую ко мне, ее руки на своей шее. Да, и это я понимал время от времени. А она смеялась под моим остолбенением и тащила дальше по тропинке.

А здесь она могла подкрасться сзади, когда я на корточках мусор сгребал и поцеловать в шею, а то и слегка укусить. По причине жары, она надевала тонкие, вытянутые, старые футболки, которые, намокая, пока она моет, прилипали к телу, напрочь лишая меня всякого самообладания. Я просто стоял и пялился на нее. Она взглянет на меня хитро, да еще и развернется, нагнувшись, или наклонится вперед, сверкая в разрезе грудью.

Лично для меня неделя пролетела, как молния — ярко и быстро. На работу я бежал вприпрыжку. Никогда не думал, что уборка может быть такой интересной.

ГРАНЬ ТРЕТЬЯ «Дама сердца»

С детства нам всем внушают штамп. Штамп о том, что человеком Чести быть….. не выгодно. Человек Чести — это неудачник, тот, кого выбрасывает на обочину жизни, из-за его глупых предрассудков. Совесть, честь. Рыцарство сплошное какое-то. В современной жизни такое можно применять, да и то лишь частично, только к очень близким родственникам. Или вынужденно.

Так отчего всех тянет именно к этим людям? Почему когда плохо, никто не бежит к прожженным, многое, как они думают понявшим, в жизни, циникам? Почему именно у людей Чести просят помощи в трудные моменты?

Потому что не предадут, не воспользуются слабостью, чтоб подмять под себя. А уж потом, можно, со спокойной совестью, снова отбросить этих людей от себя. Ибо они, в общем-то обуза в «современной» жизни. Слишком честные, слишком правильные…

Настоящие рыцари, в век торжества техники, они остались такими, какими и были.

Это они стояли на шканцах Варяга, в его последнем бою.

Это они шли в атаку впереди пехотных цепей под Верденом.

Это они до последнего сдерживали натиск озверевшей матросни в Петербурге, в диком семнадцатом году.

Это они бросались под танк со связкой гранат; расстреляв боезапас, таранили вражеские самолеты, закрывали собой амбразуры.

Это они остановили и погнали назад коричневые орды.

Это они забрасывали пацанов в вертушки, а сами оставались и погибали в тех проклятых афганских горах.