Исповедь старого солдата - [33]

Заныло у меня на душе. Как представлю, что Алексей ползает по лесной поляне, залитой солнцем, и тубами собирает землянику, радуется каждой ягодке, вижу с ведром воды в зубах на деревянном крючке, или как он с тряпкой в зубах вытирает стол…

Говорю об Алексее с Семеном Спектором. Он все знает, все понимает, сочувствует, но убеждает меня: искать следы обращения ветерана в обком партии, бороться с властью Семен не может. Настраивает на это меня: мне терять нечего, благо, опыта достаточно. «Только не срывайся», — советует мне Семен. Сейчас я его понимаю — своя шкура дороже!

Детально обговариваем судьбу Алексея с Ниной Густавовной, парторгом, начальником отделения в госпитале, участницей войны. Она пришла работать в госпиталь сразу после окончания войны, мы знакомы лет 35. Думаем, как помочь Алексею. В это же время я поведал судьбу Алексея своему приятелю, журналисту Леве Чумичеву. Принципиальный, жесткий к несправедливости, Лева сумел разыскать и встретиться с секретарем райкома партии Байкаловского района, где проживал Алексей. Секретарь отдыхал в обкомовском санатории у озера Шарташ и при встрече, со слов Левы, оболгал Алексея.

— Слушал я его, слушал, поднялся и, уходя, выразил свое сожаление, что ему не оторвало руки на войне. А сунуть бы его в прорубь, под лед на Шарташе минут на двадцать не мешало бы, — так сказал Лева Чумичев.

Семен дает «Ниву», и ранним утром, по легкому морозу с Ниной Густавовной и Алексеем поехали в деревню, где жил инвалид войны.

Осмотрели предлагаемый Алексею подарок секретаря райкома. Изба, под крышей вместо пола и погреба — яма с замерзшей водой, ни окон, ни дверей… На задах нормального дома подошли к жилью Алексея: старая избушка, дверь приперта колом. Вошли: небольшое помещение, вроде кладовки, или сенцев, как называют на Урале, понимаю — предбанник. Алексей зубами, за прибитый к дверям ремешок, открыл дверь в избу: промерзлые углы покрыты изморозью, стол, две кровати, печка с чугунной плитой сверху, какой-то шкаф. Через маленькие два окошечка пробивается свет: холод, запах гнилой сырости. Я выскочил на свежий воздух…

…Сидим в правлении колхоза, натоплено, людно, большинство — женщины, представляют нового председателя колхоза: молодой, спортивной внешности, перекидывается словами с присутствующими. Шумно. Все знают уже о цели нашего приезда, слышны голоса возмущения райкомом, райисполкомом. Чувствуется, Алексей — боль всей деревни, старая боль. На мое замечание, почему не помогли сами Алексею, слышу:

— Попробовал бы сам без огороду или чего остаться…

Бывший председатель колхоза не позволил народу достроить избу для Алексея. Всей деревней, когда освободился дом от детского сада, просили дать квартиру Алексею и еще кому-то. Миром просили. Рассказали о продаже этого двухэтажного дома за 500 рублей подружке секретаря райкома. Подвел итог встречи новый председатель, под одобрение присутствующих:

— Дядя Алексей! При всех своих, кто здесь, и при гостях, клянусь — к осени поставим тебе новую избу. Там, где захочешь, — скажи! Обязательно сделаем и нужник так, чтобы по морозу зимой не бегать, по-городскому, чтобы и тепло было, а сейчас давайте вместе подумаем, где и как устроить тебя с бабкой. И не ходи никуда, не унижайся, не проси, — все сами сделаем.

Общее мнение после слов председателя выразила женщина в полушубке нараспашку, с открытой седой головой и пестром платке на плечах:

— Михаил сказал, точно сделаем. Верно, бабоньки? Председатель наш, что и ждали, не то что… Прости меня, Господи. Потерпи Митрич, поможем, и прости нас, грешных…

Алексей сидел молча, не сказав ни слова, шмыгая носом, вытирал плечом о телогрейку мокрое лицо.

Деревня зашевелилась, люди тянулись в правление колхоза. Нина Густавовна в тесном кругу разговаривала о ветеранах, о госпитале, многие жаловались на здоровье, медицинскую помощь. Не без сожаления и труда распрощались и на обратном пути остановились возле дома, где размещался детский сад. Смотрел и думал: ничего себе, за 500 рублей…

Спешим в районный центр, хотим встретиться с председателем райисполкома. Успели. Председатель, не вставая из-за солидного стола, встречает нас пустым выражением лица, но на приветствие отвечает. Представляю Нину Густавовну и себя, как члена общественного совета госпиталя, поясняю наш интерес к судьбе инвалида такого-то, Алексея.

Председатель насторожился: четким голосом подтверждает свое знакомство с инвалидом, в курсе всех проблем с ним, обижается, что инвалид— неутомимый жалобщик, даже обком партии завалил жалобами, требует для себя квартиру. Первый секретарь райкома партии лично предлагал инвалиду отдельный дом, уговаривал взять, а инвалид не хочет. Что ему надо, никто не понимаем. И в обком партии сообщали об этом, там знают. Трудно инвалида понять, он же не на улице живет!

Я сорвался:

— Вы видели дом, который предлагал инвалиду секретарь райкома? Можете ли сказать, где живет инвалид с больной женой сейчас? Вы говорите, что лично знакомы, может быть, в гостях у него были? Может быть, испытали силу его рук, когда здоровались?

Председатель замялся.

— Я не видел, этим делом по указанию обкома партии занимался первый секретарь райкома партии. К сожалению, у меня не дошли руки…