Исполинское радио - [9]

— А завтра я возьму печеные бобы, — кричала Элис, — послезавтра — пирог с цыпленком, а потом — рыбную запеканку!

После ужина они вышли погулять. Милдред-Роз шла между родителями, держась за их заскорузлые руки. Темнело, и огни Бродвея были как раз такие, какими они рисуются нехитрому воображению провинциала. Где-то высоко в небе суетились огромные, ярко освещенные изображения окровавленных героев, уродов, преступных любовников и бандитов, вооруженных до зубов. Названия кинофильмов и безалкогольных напитков, ресторанов и сигарет плясали в хаосе огней, а вдали за Гудзоном мерцала беспощадная зимняя заря. На востоке пылали небоскребы — казалось, их темные массивы подверглись внезапному нападению огня. В воздухе носилась музыка, и было светлее, чем днем.

Они несколько часов пробродили по улице вместе с толпой. Милдред-Роз устала и принялась хныкать, так что родителям пришлось вернуться с ней в «Ментону». Элис уже начала ее раздевать, когда послышался мягкий стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Эвартс.

В дверях стоял бой. У него было тщедушное тело ребенка, а лицо — серое, в морщинах.

— Я просто хотел посмотреть, как вы тут устроились, — сказал он. — Может быть, вы хотите лимонаду или воды со льдом?

— Ах нет, спасибо, — поблагодарила Элис. — Вы очень внимательны, спасибо.

— Вы первый раз в Нью-Йорке?—спросил бой, прикрыв за собой дверь и примостившись на подлокотнике кресла.

— Да, — сказал Эвартс. — Мы выехали из Уэнтворта вчера в девять пятнадцать поездом, идущим на Саут-Бэнд. Оттуда — в Чикаго. Мы обедали в Чикаго.

— Я ела куриный пирог, — сказала Элис, надевая ночную рубашку на Милдред-Роз.—Ужасно вкусно!

— А оттуда — в Нью-Йорк, — сказал Эвартс.

— А зачем вы приехали? — спросил бой. — Медная свадьба?

Бой вынул сигарету из пачки, лежавшей на комоде, и соскользнул на сидение кресла.

— Нет, — ответил Эвартс, — мы, понимаете, набрели на золотую жилу.

— У нас большая удача,— сказала Элис.

— Премию в каком-нибудь конкурсе получили? — спросил бой.

— Совсем другое, — сказал Эвартс.

— Расскажи ему все, Эвартс, — попросила Элис.

— Да, да, Эвартс, расскажите мне все,— согласился бой.

— Видите ли, — начал Эвартс.—Дело было так. Эвартс присел на кровать и закурил сигарету.

— Я был в армии, понимаете, а потом демобилизовался и вернулся к себе в Уэнтворт...

И он повторил с начала до конца все, что рассказал проводнику.

— И везет же людям! — воскликнул бой, когда Эвартс кончил свой рассказ. — Трейси Мэрчисон! Мэдж Битти! Ну и повезло!

Он обвел взглядом убогий номер. Элис укладывала Милдред-Роз на диване. Эвартс сидел на кровати, болтая ногами.

— Теперь вам нужно подыскать хорошего агента, — сказал бой, написал что-то на бумажке и протянул ее Эвартсу. — Агентство Хаусера — самое крупное в мире, — сказал он. — А Чарли Левитт — первый человек в агентстве Хаусера. Несите Чарли все ваши заботы и нужды, а если он спросит, кто вас прислал к нему, можете сослаться на Битси.

Бой двинулся к двери.

— Покойной ночи, счастливчики, —сказал он. — Покойной ночи. Приятного сна. Сладких сновидений.

Супруги Маллой всю жизнь привыкли трудиться и встали в половине седьмого, как всегда. Они тщательно вымыли себе уши и почистили зубы мылом. В семь часов они направились к «Автомату». У Эвартса горело во рту от выкуренных накануне сигарет, и нервы были напряжены от бессонной ночи. Шум уличного движения не дал ему уснуть. Нью-Йорк еще спал. Все трое были чрезвычайно удивлены этим и даже несколько обескуражены. Они позавтракали и вернулись в гостиницу. Эвартс позвонил Трейси Мэрчисону на службу, никто не ответил. Эвартс звонил еще и еще.

В десять часов в трубке раздался девичий голос.

— Мистер Мэрчисон примет вас в три часа, — сказала девушка и повесила трубку.

Надо было как-то убить время до трех, и Эвартс повел жену и дочку на Пятую авеню. Они глазели на витрины магазинов, а в одиннадцать часов, как только распахнулись двери мюзик-холла, пошли туда.

Это была счастливая мысль. Час до начала зрелища они слонялись по фойе и заходили в уборные полюбоваться. Когда во время спектакля из оркестра вдруг поднялся огромный самовар и из пего выпорхнуло сорок казаков, поющих хором «О, эти черные глаза», Элис и Милдред-Роз закричали от восторга. В этом зрелище, несмотря на все его великолепие, было что-то очень простое и знакомое, и казалось, что многомильный парчевый занавес колышется и надувается от ветров их родной Индианы. После спектакля Элис и Милдред-Роз сделались как шальные, и на обратном пути в гостиницу Эвартсу стоило немалого труда заставить их шагать по тротуару и не натыкаться на водоразборные краны. Было уже без четверти три, когда они прибыли в «Ментону».

Эвартс поцеловал жену и дочку и отправился к Мэрчисону.

По дороге он заблудился. Ему стало страшно: а вдруг опоздает! Он побежал. Принялся расспрашивать полицейских, одного, другого, и наконец дошел до места.

Приемная Мэрчисона имела непритязательный вид, и Эвартсу хотелось думать, что это так нарочно. Впрочем, все было вполне благопристойно, в комнате толпились, ожидая приема, блестящие, красивые мужчины и женщины. Никто не садился, все оживленно болтали и как будто были довольны, что их не вызывают и дают им возможность побыть вместе. Секретарша провела Эвартса в другую комнату. Там тоже было много народу, но атмосфера совсем другая — атмосфера судорожной спешки, как в осажденном городе.