Испанские поэты XX века - [76]

и хрупких детенышей неба, засыпанных снегом.

А настоящая боль оставалась где-то,

где каменели рыбы, внутри бревна задыхаясь,

на пустошах неба, чуждого статуям древних

и пламенной дружбе вулканов.

Нет и в голосе боли. Слышны только зубы,

но зубы затихнут, разъединенные крепом.

Нет в голосе боли. И только земля остается.

Земля, где всегда есть двери,

открытые в рай плодов.

РОЖДЕСТВО Перевод А. Гелескула

Ищет вымя пастух, и к ослепшей коптилке

льнут седые овчарки кудлатой метели.

Восковое дитя с камышовой подстилки

протянуло ладонь стебельком иммортели.

Чу… Шажки обмороженных ног муравьиных.

Рассекли небеса две кровавых полоски.

Чрево беса разверзлось — и в зимних долинах

студенистой медузой дрожат отголоски.

Запевает по-волчьи зеленое пламя,

у костров муравьиное утро теснится.

Сновиденья луны шелестят веерами,

и живому быку изрешеченный снится.

Три слезы на лице у Младенца застыли.

В сене видит Иосиф три терния медных.

И плывет над пеленками эхо пустыни,

гул оборванных арф и молений предсмертных.

А рождественский снег по Манхеттену веет

над готической скорбью, подделанной грубо.

И насупленный Лютер^{144} ведет по Бродвею

слабоумных святош и хохлатых керубов^{145}.

ЗАРЯ Перевод А. Гелескула

У зари над Нью-Йорком

четыре ослизлых опоры

и вороньи ветра,

бередящие затхлую воду.

У зари над Нью-Йорком

ступени безвыходных лестниц,

где в пыли она ищет

печальный рисунок фиалки.

Восходит заря, но ничьих она губ не затеплит —

немыслимо завтра и некуда деться надежде.

Голодные деньги порой прошумят над бульваром,

спеша расклевать позабытого в парке ребенка.

И кто пробудился, тот чувствует каждым суставом,

что рая не будет и крохи любви не насытят,

что снова смыкается тина законов и чисел,

трясина бесцветной игры и бесплодного пота.

Рассвет умирает, глухой от кандального лязга,

в содоме заносчивых знаний, отринувших землю.

И снова, кренясь от бессонницы, тянутся люди,

как будто прибитые к суше кровавым потопом.

КОРОВА Перевод А. Гелескула

Забили на рассвете.

Кровь из ноздрей текла по небосклону,

а по рогам ручьи вились и ветви.

На рот ее пчелиный

слюна свисала длинными усами.

И белый вой раскачивал долины.

В румянце дня и в пастбищном бальзаме

шли мертвые коровы и живые,

мыча с полузакрытыми глазами.

Мыча траве багровой

и парню, наточившему наваху,

что пробил час обгладывать корову.

Уже бледнели звезды

и жилы под ножами.

А в воздухе копыта все дрожали.

Чтобы луна узнала

и знали ночи желтые отроги:

ушла корова, сгинув по дороге.

Мыча о милосердье,

ушла на свалку смерзшегося неба,

где пьяницы закусывают смертью.

ДЕВОЧКА, УТОНУВШАЯ В КОЛОДЦЕ (Гранада и Ньюбург) Перевод А. Гелескула

Статуи глаз боятся с их чернотой могильной,

но замогильней воды, которым не выйти к морю.

Не выйти к морю.

Бежали по стенам люди,

                        ломая тростник рыболовов.

Скорее! Сюда! Спешите! И булькали

                        в тине звезды.

…не выйти к морю.

Падая в мою память — капля, звезда, омега, —

все плывешь ты, слезинка, краем конского глаза.

…не выйти к морю.

И никто тебе в сумраке не подарит ни далей

без границ заостренных, ни алмазного завтра.

…не выйти к морю.

В пору, когда тоскуют о тишине подушек,

сердце твое немое бьется в оправе перстня.

…не выйти к морю.

Вечна ты и нетленна в каждой умершей капле,

шедшей на бой с корнями за роковым сиротством.

…не выйти к морю.

Уже бегут по откосу! Всплыви,

                        привстань над водою!

И каждый блик на запястье

                        стальным звеном обовьется!

…не выйти к морю.

Но тянешь ты в глубь колодца

                        повитые мхом ручонки,

негаданная русалка в неведенье непорочном.

…не выйти к морю.

Не выйти, не выйти к морю. Вода замерла на месте

и слышит, как тяжко дышат

                        ее бесструнные скрипки,

вода на лестнице пыток, вода подземелий мертвых,

которой не выйти к морю.

МАЛЕНЬКАЯ БЕСКОНЕЧНАЯ ПОЭМА Перевод А. Гелескула

Сбиться с дороги —

это слиться с метелью,

а слиться с метелью —

это двадцать столетий пасти могильные травы.

Сбиться с дороги —

это встретиться с женщиной,

которая режет по два петуха в секунду

и не боится света,

а свет — петушиного крика,

задушенного метелью.

А когда метель задохнется —

пробудится южный ветер,

но и ветры стонов не слышат —

и поэтому снова пасти нам могильные травы.

Я видел, как два колоска воскового цвета,

мертвые, хоронили гряду вулканов,

и видел, как два обезумевших ребенка

отталкивали, рыдая, зрачки убийцы.

И я знаю, что два — не число

                        и числом не станет,

это только тоска вдвоем со своею тенью,

это только гитара, где любовь хоронит надежду,

это две бесконечности, недоступные

                        друг для друга,

и еще это стены мертвых

и напрасная боль воскрешенья.

Цифра два ненавистна мертвым,

но она баюкает женщин,

и они пугаются света,

а свет — петушиного крика,

петухам же в метели не спится,

и поэтому вечно пасти нам могильные травы.

НОКТЮРН ПУСТОТЫ Перевод А. Гелескула

          Чтобы знал я, что все невозвратно,

          чтоб сорвал с пустоты одеянье,

          дай, любовь моя, дай мне перчатку,

          где лунные пятна,

          ту, что ты потеряла в бурьяне!

Только ветер исторгнет улитку,

у слона погребенную в легких,

только ветер червей заморозит