Испанские братья. Часть 3 - [10]

— Очень большой смысл в том, что ты говоришь… фра Себастьян сказал мне…

— Ах, — мгновенное оживление преобразило лицо Гонсальво, — что о нём рассказал фра Себастьян?

— Что он нашёл его в полном умиротворении… и твёрдым в вере… но очень ослабевшим и больным. Я надеюсь, что Бог скоро освободит его из жестоких рук палачей… И ещё я могу сказать тебе, что он с любовью говорил обо всех родственниках, и особенно о тебе.

Гонсальво спокойно заметил:

— Вероятно, я увижу его раньше, чем ты.

— Завтра нам многое станет известно, — вздохнул Хуан.

— Да, очень многое… но сейчас тебя ждёт донна Беатрис. В этой чаше нет яда, хоть её содержимое и происходит от земли. Сам Бог протягивает тебе чашу… бери её без сомнений, но… у тебя ещё есть терпение выслушать одно слово?

— О да, кузен.

— Я знаю, что ты в душе придерживаешься наших убеждений.

Хуан отвёл взгляд немного в сторону.

— Конечно, — сказал он, — мне приходилось прятать свои убеждения, а в последние дни для меня всё стало неясным и неопределённым. Иногда я и вовсе не знаю, где найти истину…

— Он пришёл звать грешников, а не праведников, — сказал Гонсальво, — грешник, услышавший Его зов, должен поверить… остальные пусть сомневаются, сколько хотят. Благодарение Богу, грешник может не только верить, но и любить. Да. В этом смысле нищий у ворот может без препятствий встать рядом с царскими детьми. Даже я имею право сказать: «Господи, Ты знаешь всё. Ты знаешь, что я люблю Тебя». Только вот они имеют возможность это доказать делом, тогда как я — да, это горькая мысль, она долго мучила меня. Наконец я стал молиться о том, что если Он с милостью принимает меня, то дал бы мне, величайшему грешнику, какой-нибудь знак, чтобы я мог что-нибудь сделать, или чем-то пожертвовать, чтобы таким образом доказать свою любовь.

— Твоя молитва услышана?

— Да. Он показал мне нечто, что сделать труднее, чем пожертвовать жизнью, нечто, что сделать труднее, чем противостоять пыткам и смерти на костре.

— Что же это?

Гонсальво опять прикрыл рукой лицо и прошептал:

— Труднее — отказаться от мести и от ненависти, труднее — молиться за их палачей.

— Этого бы я никогда не смог! — воскликнул Хуан.

— И если я наконец это могу: я, злоба которого была так велика, что в ненависти я был готов стать убийцей, — разве не совершилось во мне Божье дело?

Хуан отвернулся и ответил не сразу. Душу его всколыхнули противоречивые чувства. Разумеется, он был далёк от того, чтобы молиться за мучителей и палачей своего брата, и почти так же далёк он был от мысли желать иметь для этого силы. Охотнее он совлёк бы на них Божье возмездие. Разве возможно, что Гонсальво в глубине своего раскаяния, в глубине постигшего его несчастья нашёл то, чего недоставало Хуану Альваресу? Наконец он сказал с совершенно не свойственным ему ранее смирением:

— Мой кузен, ты ближе к Царству небесному, чем я.

— По времени — да, — шепнул он со светлой улыбкой, — прощай, кузен, я тебе очень благодарен.

— Я могу ещё что-нибудь для тебя сделать?

— Да. Скажи моей сестре, что я всё знаю. Пусть теперь Бог благословит тебя и уберёт с твоего пути все препятствия и проведёт вас в такую страну, где ты и твои близкие смогли бы в тишине и мире призывать Его имя.

Так кузены расстались, чтобы никогда уже на земле не увидеться.

Глава XXXVI. Жуткое и устрашающее зрелище

Да, все они прошли, кто робок, кто неустрашим.

Один, как бурей подгоняемый челнок, другие -

Как листья на тихом ветру, иные — как исполины,

Что непременно должны победить, потом уж лежать

На щите. Всех их окрыляла надежда…

(Геманс)

На рассвете следующего дня Хуан отправился в высоко расположенную комнату одного из домов, из окон которой хорошо просматривались ворота Трианы. Для этой цели он арендовал её у хозяина с условием, что никто не будет нарушать его одиночества.

С восходом солнца ударили в колокола большого кафедрального собора, звону которых вторили множество колоколов городских церквей. Отдельные богато одетые горожане проталкивались сквозь толпу. Хуан знал, что эти люди из религиозного рвения вызвались быть попечителями приговорённых, и они пойдут рядом с ними в процессии. Среди них Хуан узнал своих кузенов, дона Балтазара и дона Мануэля. Всех их впустили в крепость через боковой вход.

Прошло немного времени и открылись главные ворота, с которых Хуан не сводил глаз. Тихое сладкозвучное пение детских голосов подсказало ему, что выходит процессия мальчиков из духовной коллегии. Все были одеты в белые верхние одежды. Свежими звонкими голосами они пели литанию всех святых. При пении хорошо знакомого с детства песнопения у Хуана невольно навернулись слёзы на глаза.

Следующая группа людей являла собой резкий контраст с одетыми в белое детьми. Хуан едва дышал — это были кающиеся. Бледные измождённые лица выглядели в высшей степени безнадёжными и призрачными. Эти люди были одеты в чёрные одеяния без рукавов, босые, держа в руках погасшие свечи. В начале процессии шли те, против которых были выдвинуты сравнительно лёгкие обвинения — такие, как волхование, богохульство или многожёнство. Но потом показались другие, облачённые в омерзительные санбенито, жёлтые с красными крестами, и высокими остроконечными бумажными колпаками на голове. Глаза Хуана вспыхнули — он узнавал многих из своих друзей- лютеран.