Ислам в России и Евразии XVI - ХХI вв. - [161]
Подчеркивая первостепенность советской школы перед конфессиональной, руководство страны уже отдавало себе отчет в том, что мера эта была заведомо проигрышной. Теснейшая связь религиозной и образовательной систем мусульман обеспечивала последней устойчивость, воспроизводимость (в том числе на нелегальной основе) и удивительную конкурентоспособность в исторической борьбе с новометодными, имперскими и советскими школами. К 1924 г. на территории современного Киргизстана функционировало 327 советских Трудовых школ (из них киргизских - 251)>1188>, охватывавших 30 % детей региона, и 2403 конфессиональных учебных заведения>1189>. Данная цифра не исчерпывала все школы, а включала лишь те, за которыми официально числились вакуфные средства. Обычной для Туркестана практикой еще с имперских времен являлось функционирование нелегальных подпольных школ, число которых могло в разы превышать количество зарегистрированных. Их численность, как и предупреждал в своей докладной записке муфтий ЦДУМ, стала расти с началом упразднения>1 с конца 1924 г. старометодных и реорганизации в ЕТШ новометодных школ. Это время ознаменовало переход советского руководства в решении исламского вопроса от метода политических колебаний к методу бескомпромиссных запретов.
Тамара Красовицкая
«С БОЛЬШИМ ТРУДОМ ПОДВЕРГАЮТСЯ ПЕРЕДЕЛКЕ».
к проблеме дифференциации горской
ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ. 1920-Е ГГ.
В статье впервые выделены различные аспекты дифференциации горских элит в борьбе за административный ресурс национальной политики в 1920-е гг. Данная проблема рассматривается на протяжении трех разных периодов: установления советской власти, Гражданской войны и «великого перелома». Особое внимание обращено на трудность «состыковки» реальных прав управления с умозрительными идеалами о модернизации в атмосфере нестабильности и недоверия этнических элит, соревновательности с центральной властью за владение рычагами власти. Впервые исследуется дифференциация горских элит на сторонников т.н. «арабской» и «русской» ориентации, перешедших на сторону большевиков, их критика горскими эмигрантами.
В апреле-мае 1917 г. Первый горский съезд во Владикавказе заявил об образовании Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, принял политическую платформу и программу, избрал Центральный комитет. Характер межэтнической солидарности и поддержки носил процесс формирования национальных комитетов на Северном Кавказе. Казалось бы, он должен был привлечь особое внимание Временного правительства как пример некоего баланса отношений центра с периферией. 18 мая 1919 г. П. Коцев писал: «Трусость одних, честолюбие других, корысть третьих, сплетни, провокация самого низкого характера... Все это очень печально: когда нужно единение. мы режем друг другу горло»>1. Одни вскоре окажутся в советских структурах власти, другие эмигрируют>1190>>1191.
«Куда идти?» и «Как быть?» - два основных вопроса, которые встали перед горской интеллигенцией после окончания Гражданской войны. Их сформулировал публицист Алаг Ирский в 1922 г. «запрашивая. свою собственную душу» как «расшатавшийся горец-интеллигент, воспитавшийся на беспочвенных иллюзиях»>1192>. Автор попытался оценить отношение горских интеллигентов к участию в строительстве нового мира, о котором говорят большевики. Оценивая тех, кто стал «детьми русской школы, русских университетов и гимназий», они, утверждал автор, «учились “чему-нибудь и как-нибудь”. Это было учение на основе чужой культуры. Многие падали калеками. А все - остались вне времени и места - детьми безвременья. остались сидеть на двух стульях. Все остались на полпути». Они - «“надстройка” времени разложения буржуазного подкопа» - вернулись в горы как «гости в пиджаках, принесшие гостинцы горцам». Алаг Ирский воссоздал портрет тех, кто понимал важность «вечных истин, которые заложены в массах народов и которые дают силу, бодрость и мощность духа и борьбы». Они искали опору в «забрызганных кровью народных массах», в «новом адате и новом завете впредь и навсегда», в «народной пролетарской революции». Тех, кто не понял неотвратимости судьбоносного выбора, «лоно матери» забудет. Их ждет «хаос без просвета», «гроб, уготованный историей», «могила» с «трупным запахом»>1193>. Но, уверен автор, все «жаждали свободы для всех». Ибо родились уже «при новом быте, при атаке адат-ских и шариатских крепостей авангардом капитализма».
Написано по-кавказски темпераментно и цветисто. Автор характеризовал душевный диссонанс горского интеллигента. В новой ситуации он и «несется, как ошпаренный... и плетется по морю психологически непонятной ему сутолоки». За цветистыми метафорами усматриваются два вектора выбора: между проектом новой власти и «лоном матери», под которым понимается своя традиция. На представителей «арабской» и «русской» школы делил интеллигентов и У.Д. Алиев Ч Алаг Ирский отразил сложное положение интеллигенции. Она - «так или иначе надстройка», «не нашедшая опоры в народе и плетущаяся “без руля и ветрил”»
