Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945) - [17]

С началом войны и, что более важно, после военных неудач Италии в Северной Африке и на Балканах в начале 1941 года, эта позиция изменилась. Когда в 1940 году немцы столкнулись с мусульманскими частями французской армии, официальные лица вермахта и министерства иностранных дел предприняли первые попытки использовать ислам в пропагандистских целях, но эти усилия были относительно бессистемными и случайными. Только в 1941 году, когда немецкие войска вступили в сражения в Северной Африке, продвигаясь к Ближнему Востоку, берлинские политики начали более системно рассматривать стратегическую роль ислама. Сотрудники Восточного департамента политического отдела министерства иностранных дел первыми стали принимать во внимание религию при разработке политического курса в отношении мусульманских регионов.

Министерство иностранных дел и выработка исламской политики Германии

Летом и осенью 1941 года сотрудники МИДа обсуждали политическое значение мусульманского мира и использование ислама для достижения победы в войне. Об инструментализации ислама в интересах рейха впервые было заявлено дипломатом Эберхардом фон Шторером в меморандуме от 18 ноября 1941 года[181]. Утверждая, что ход войны скоро повысит значимость мусульманского мира, он предложил разработать «обширную исламскую программу», фиксирующую «общее отношение Третьего рейха к исламу». Шторер рекомендовал создать комитет экспертов-исламоведов для разработки такой программы. Будучи убежденным в том, что национал-социалистическая идеология согласуется со «многими исламскими принципами», дипломат писал: «В исламе фюрер уже занимает видную позицию благодаря своей борьбе с иудаизмом». В конце концов, эта религия «близка национал-социализму» тем, что она отвергает идею «духовенства». Имамы играют «роль учителей и судей, но не священников»,– объяснял меморандум. Шторер прекрасно понимал, что предлагаемая им программа сможет опереться на традиционную «политику дружбы с исламом которая проводилась до и во время Первой мировой войны». Соответственно, он выдвинул кандидатуру Вернера Отто фон Хентига (который не только активно подстрекал пуштунов к бунту против англичан в 1915–1917 годах, но и руководил Восточной секцией до 1939 года), чтобы тот организовал комитет экспертов. Момент настал, утверждал Шторер. По его словам, после поражения Франции Германия добилась «господствующей позиции» в Северной Африке и завоевала симпатии мусульман региона благодаря тому, что сражается с Великобританией, «угнетателем обширных исламских территорий»[182].

Сам Шторер долгое время находился на дипломатической службе в Каире, а с 1941 года возглавил немецкое посольство в Мадриде. Меморандум он написал, находясь в отпуске в Берлине, где обсуждал этот круг вопросов с друзьями – например, с Пьером Шрумпф-Пьерроном, офицером абвера (военной разведки и контрразведки), который ранее работал в Каире в качестве агента[183]. В мае 1941 года Шрумпф-Пьеррон также направил в министерство иностранных дел меморандум об использовании религии в Северной Африке и на Ближнем Востоке[184]. Рейх, полагал агент, должен быть готов перестроить регион и убедить мусульманское население в том, что не отдаст его презренным итальянцам. Чтобы завоевать поддержку мусульман, меморандум рекомендовал при организации немецкой пропаганды и выработке политической линии активнее опираться на исламскую веру. Такой курс был бы особенно полезным на арабских территориях, поскольку «араб-мусульманин» остается «де-факто фанатиком». Шрумпф-Пьеррон также намекал на предполагаемую близость между нацизмом и исламом, на основе которой можно было бы выстроить союз. «Структура ислама, между прочим, имеет много общего с национал-социализмом: наверху авторитет, внизу „демократия“»,– утверждал агент. Кроме того, добавлял он, Гитлером восхищаются во всем мусульманском мире. «Он победил Францию и к настоящему времени неявно уже проводит происламскую и антиеврейскую политику в Северной Африке»,– писал Шрумпф-Пьеррон. К остальным территориям Ближнего Востока, по его словам, следовало бы относиться точно так же.

Сначала на Вильгельмштрассе[185] не могли прийти к единому мнению о том, что станет лучшей основой для стратегического союза с мусульманским миром – религия или национализм (арабский, туранский, тюркский, берберский или иранский). В конце концов, дипломаты все еще помнили о провальных попытках использовать ислам во время Первой мировой войны. Подобно академическим обсуждениям, дискуссии между дипломатами часто вращались вокруг предполагаемой дихотомии «нации» и «религии». Уже в марте 1941 года глава политического отдела министерства иностранных дел Эрнст Верман отметил в своем меморандуме, посвященном арабскому миру, что «исламская идея („священная война“)» в нынешней ситуации кажется «неприменимой»[186]. «Арабскость и ислам не пересекаются»,– пояснял он. Арабы Северной Африки и Ближнего Востока, которых предстоит сделать союзниками Оси, будут сражаться «не за религиозные, а за политические цели». Однако даже Верман не мог полностью отрицать роль религии. По его словам, «исламский вопрос требует тактичности». Хотя в последовавшие несколько месяцев спор так и не был разрешен, Верман постепенно перестал возражать против пропаганды с опорой на ислам.