Искусство раздевания - [71]

К тому времени, как мы оказались у окошка, выбора уже не осталось. Мы быстро взяли билеты на «Сорок вторую улицу». Наверное, с туристической точки зрения, мы поступили правильно, да и смотреть что-то серьезное мне не хотелось. Мы протянули через решетку по пятьдесят долларов и получили в руки две красочные картонки. Не сказать, что места были удачными. Как раз за спинами оркестра. Ну, а чего вы ждали за полцены? Но тогда мне было все равно. Единственное, чего мне хотелось, так это просто куда-нибудь сесть.

Интерьер театра оказался довольно приятным на вид. Они попытались восстановить облик Таймс-сквер, какой она была несколько лет назад. Тогда улицы пестрели порно-кинотеатрами и борделями, уровнем ниже даже чем «Классная леди». Как ни странно, когда все эти «культурные» места закрыли, а площадь перестроили, мне стало не хватать ее привычного облика. Наверное, это можно назвать словом ностальгия. Когда ты с грустью вспоминаешь о чем-то, навсегда ушедшем из твоей жизни, и эти воспоминания наталкивают тебя на мысль, что когда-нибудь от прежнего существования не останется и следа.

В фойе мы увидели фотографию двадцатых годов. На ней был изображен вид на театр с улицы. Раньше он назывался «Лирический театр». Здесь показывали водевили и оперетки. Вывеска на стене гласила: «Кофе с булочкой за 5 центов». Уже тогда люди любили посидеть и попить напиток из сахара, сливок и кофеина.

Свет в фойе горел чересчур ярко. Я заспешила в зал, и мы отыскали свои места. Боже, как же хорошо посидеть! Я тут же скинула туфли, но куртку снимать не стала. И не потому, что мне было холодно. Просто в ней я чувствовала себя более защищенной. Не хотела, чтобы все пялились на мою грудь.

— Как ты? — спросил Том.

— От туфель житья никакого нет, — сказала я, понимая, что этими словами разрушаю эффект своего в них появления. И как же мне хотелось засунуть руку под платье и поправить эти чертовы трусики!

Свет начал гаснуть. Самым интересным моментом в постановке была чечетка. Здорово было смотреть на эти молниеносно движущиеся ножки. Песни тоже оказались ничего. Только вот не понимаю, почему этот мюзикл считали классикой? Сюжет не отличался неожиданными поворотами. Хотя было здорово сидеть рядом с ним и вместе переживать происходящее на сцене. Мне очень хотелось, чтобы он взял меня за руку, но этого не случилось.

В антракте я снова надела туфли и заковыляла вслед за Томом в фойе. Он встал в очередь за напитками. Я решила, что следует отлучиться в дамскую комнату и «попудрить носик». Туалеты находились где-то внизу.

Я испытала истинное облегчение, когда сняла трусики и опустошила свой мочевой пузырь. Как женщины могут так одеваться и жить нормальной жизнью? Я уже хотела совсем снять стринги, но подумала, что еще не готова ходить без нижнего белья. К тому же я мучилась ради того момента, когда разденусь, и он увидит меня в них. Так что придется идти на жертвы.

Я подошла к зеркалу. Уборщица в наряде горничной, раскладывала бумажные полотенца. Когда я взяла одно из них, мне вдруг стало ее жалко. Интересно, что она обо мне думала? Макияж лежал превосходно, поэтому я ограничилась тем, что достала помаду и подвела губы. Красить губы всегда считалось очень женственным. Пора было возвращаться. Перед тем как уйти, я положила доллар в поднос для чаевых.

— Спасибо, мэм, — сказала уборщица.

Мэм?

Том стоял в фойе с большим стаканом колы. Еще он догадался купить конфеты. Я с радостью взяла одну из них. Восхитительный вишневый вкус тут же поднял мне настроение.

— Хорошо танцуют, да? — спросил Том.

— Наверное, к концу выступления у них ужасно болят ноги.

Свет снова начал гаснуть, и я отправилась в зал вслед за ним.

Вторая часть была хуже первой. Танцы становились однообразными, и я уже не могла дождаться, когда ведущая актриса сядет и угомонится. Но постановщик хореографии определенно хотел поразить собравшихся бесконечными поворотами и непрекращающимися очередями чечетки. Похоже, ему удалось добиться ожидаемого эффекта — аудитория, главным образом состоявшая из располневших мужчин и женщин средних лет, вошла в благоговейный ступор. Странно было столько времени сидеть и смотреть, как кто-то другой кружится в бешеном ритме танца. Актриса улыбалась, но почему-то мне казалось, что она сейчас применяла самый важный для людей ее профессии навык — улыбаться, превозмогая боль. Но зато она срывала аплодисменты и не должна была спускаться в зал, чтобы танцевать приватные танцы. Это плюс.

И все же мне было жалко, что пьеса закончилась: приятно просто сидеть рядом с Томом, вместе созерцая одну и ту же картину. А сейчас я нервничала, не зная, как провести остаток вечера.

— Ну, — сказал он, когда мы вместе с толпой вышли из театра. — Не хочешь чего-нибудь перекусить?

— С удовольствием.

— Выбирай сама. Я понятия не имею, куда здесь можно сходить.

Я отвела его на Сорок шестую улицу, в ресторанный ряд. Если совсем уж размечтаться, то можно было найти в этой улице что-то романтичное. Здесь стояли здания из бурого песчаника, а на многочисленных вывесках пестрели названия вроде «Le beaujolais» или «Les sans culottes». Мы пошли в «Джо Аллен», ресторан, куда люди часто заглядывали после спектаклей. Я была там однажды на дне рождения и помнила, что заведение отличалось хорошей кухней и уютной атмосферой. Когда мы уселись за столик с сине-белой скатертью, я решила, что больше не буду жаловаться на свои неудобства. И… сняла куртку. Забыв, что выгляжу почти голой. Но я была одета. Правда, вырез открывал постороннему взгляду слишком многое. Причем, мне казалось, что ему тоже неловко. Ведь раньше он не воспринимал меня как особь женского пола. Но когда кажется, креститься надо. Мы заказали по гамбургеру и наклонились поближе друг к другу, пока ждали заказ. Я была уверена, что мои груди вот-вот выскочат наружу и попадут в корзинку с хлебом. Подходящая для начала разговора фраза никак не приходила на ум, так что я молчала. Но чувствовала себя победительницей. Теперь уж точно ему не вздумается сделать мне комплимент вроде того, что он озвучил, когда мы сидели на крыше.