Искусство издателя - [8]

Вскоре после его смерти, в июле 1989 года из издательства Residenz мне прислали книгу Бернхарда In der Höhe. К сожалению, автор не дождался и не смог увидеть готовый экземпляр. Книга поразила меня, вызвав ощущение дежавю. На обложке – сухие ветви на бледном фоне с несколькими неброскими цветными пятнами. Этот рисунок сделал не Спиллиарт, но мог бы. Обложка была не из глянцевой бумаги, как во всех книгах Residenz, а из матовой, того же типа, что используем мы. Типографическое оформление страницы было таким же, как в серии Современная проза Adelphi, в которой вышли первые тома автобиографии Бернхарда. Я позвонил в Residenz, спросил, чем объясняются изменения, из-за которых эта книга отличалась от всех прочих книг издательства. Мне сказали, что такова была воля Бернхарда. Более того, он поставил условие, что книга должна была выглядеть именно так. Я воспринял это как прощание.

С годами и с опытом, через ошибки и исправления, в поиске подходящих для книг Библиотеки изображений уточнялись некоторые критерии: прежде всего, в принципе избегать старых мастеров, слишком узнаваемых художников и слишком расхожих изображений, потому что некоторый элемент сюрприза – в самом изображении или в сочетаниях – был необходимым требованием (но в этом, как и во всем остальном, бывали исключения: например, фиалки Дюрера в издании Марины Цветаевой); и выявлять тех художников, которые, по трудно объяснимым причинам, словно почувствовали, вне зависимости от того, в какую эпоху они жили, призвание становиться обложками, которое их, возможно, смутило бы (одним из них был Блейк); кроме того, охотно брать изображения некоторых великих, но малоизвестных мастеров (как Спиллиарт) или художников, так и не получивших полного признания (как Валлоттон) или еще не воспринятых широкой публикой (как Хаммерсхей). В общем, выбрать своего рода клуб единомышленников, готовых прийти на помощь в самых разных случаях: Джордж Тукер (для Кундеры, Берроуза, Кунце, Набокова, Сакса, Шаша), Алекс Колвилл (для Мутиса, Сименона, Кристины Стид, Пирсига), Эльце (для Бенна, Сакса, Берроуза, Шаламова, К.С. Льюиса), Мередит Фрэмптон (для Набокова, Мюриэль Спарк, Айви Комптон Бернетт, Генри Грина).

Если учесть все эти уловки, расположить одно рядом с другим, словно на огромном столе, многие сотни изображений, появившихся на обложках Библиотеки в течение почти пятидесяти лет (особенно если присовокупить их к обложкам двух параллельных серий: Fabula и gli Adelphi), будет несложно увидеть переплетение линий, которые накладываются на классические линии истории искусства, противоречат им, оспаривают их. Но если и стоит обозначать эти вещи, то лишь украдкой. Их должен открыть читатель, мысленно восстановив пути и мотивы, которые привели к некоторым сочетаниям.

Вена была совсем другой до того, как обнаружила, что является Большой Веной. Душным летом 1968 года витрины все еще были загромождены некрасивыми предметами с ценниками, как в провинции, жившей в затянувшейся послевоенной эпохе. Климт и Шиле еще лежали в подсобках антикваров. О Карле Краусе говорили только господа с очаровательными манерами, которые помнили те времена, когда его демон сотрясал город. Один из них рассказал мне, как продал полную подборку его журнала Fackel американскому офицеру за солидное количество сигаретных пачек. Но книг Крауса было не найти. Постепенно их перепечатывало одно издательство, специализировавшееся, в основном, на теологии, – Kösel. Благородные издания, терявшиеся среди новинок. Пока я работал над Краусом, которого задался целью перевести, мне становилось все яснее, что его Вена действительно была той «космической точкой» Сиркеке, о которой однажды он написал[4]: изумительное созвездие, появившееся благодаря молодому Гофмансталю в облике Лориса, совершенно зрелого в свои восемнадцать лет, и, судя по всему, пропавшее тогда, когда Фрейд и его семейство с помощью Мари Бонапарте сумели сесть на отправлявшийся в Лондон поезд, который мог стать последним. Между двумя этими моментами на этих улицах родились многие вопросы и формы, которых время не коснулось. Более того, они выделялись, как никогда прежде, своей спокойной радикальностью, которой нигде больше не удалось достичь. Шёнберг и Витгенштейн, Мюзиль и Гёдель, Краус и Гофмансталь, Фрейд и Рот, Шницлер и Лоос: все они пересекались на Грабене, касались или не замечали друг друга, часто ненавидели. Но то, что их связывало, было намного сильнее – и тогда оно лишь начинало проявляться. Если сформулировать это максимально элементарно: нигде так ясно не ставились сущностные вопросы о языке, как в Вене (речь могла идти о языке повседневного общения и газет для Крауса; или о формальных системах для Гёделя; или о тональной системе для Шёнберга; или о головоломках сновидений для Фрейда).

Успех Библиотеки стал выкристаллизовываться, когда некоторое количество читателей обнаружило, как, книга за книгой, вырисовывается это созвездие, без ограничений жанров и самой серии. Этот феномен можно проследить по реакции на Йозефа Рота. В 1974 году мы издали «Склеп капуцинов» тиражом три тысячи экземпляров. В то время имя Рота никому ничего не говорило. Книга была немедленно переиздана, но вновь тиражом всего несколько тысяч экземпляров. Однако вскоре этот порог был преодолен. Всего через два года после «Склепа капуцинов» широкая публика сразу с энтузиазмом приняла «Побег без конца». И мы с изумлением обнаружили, что во времена, когда само слово «литература» пользовалось дурной славой, роман тайно полюбила крайне левая молодежь. Я помню нескольких человек из «Борьба продолжается»