Искушения олигархов - [9]

— Вы где были? — инфернальным голосом вопросил «изменившихся лицом» балерин Злой Гений.

— Пиво пили! — нестройным хором, продолжая подтанцовывать в сторону Злого Гения, ответили балерины.

Точнее, балеруны — именно так называли в народе артистов знаменитого мужского балета «Терпсихор». В этом ансамбле женщин не держали, разве что в костюмерной, — все партии танцевали только мужчины. Терпсихорцев выловили между гастролями всего на один день специально на сегодняшнюю съёмку. Потому и снимать надо было в момент, хоть тресни.

Великая музыка Чайковского, звучащая всё в более ускоренном темпе, на фоне происходящего преображалась в гнусный шлягер. А нестройный, с подцокиванием, топот скелетов вместо мирного перестука благородных пуантов, казался шуткой нетрезвого и отвязного ди–джея.

Мужеподобные «лебеди» — скелеты, окружив сильно ошарашенного и даже вроде как подобревшего Злого Гения, разом дыхнули на него.

Злой Гений закачался застонал и, красиво изогнувшись всем телом, рухнул на сцену, как мешок. Очень даже лежалый мешок, не иначе как от картошки — в лучах прожекторов игриво взметнулся столб пыли.

«Лебеди» самодовольно переглянулись. Злой Гений в изнеможении, из последних сил поднял голову и произнёс очень членораздельно, прямо в камеру:

— Да, пиво — убойная сила! — и, окончательно обессиленный, стукнулся головой о сцену, спровоцировав новую волну пыли.

— Всё, снято, снято! — замахал руками Грызов.

«Лебеди», сложив руки на груди, почти с подобострастием смотрели на режиссёра. Злой Гений, подперев голову рукой, смотрел в ту же сторону. Из правой кулисы выпорхнула стайка балеринок. Тех самых, натуральных, что были лебедями, еще не успевшими отведать водицы из Пивного озера.

— Юрий Михайлович! Мы свободны? А то на репетицию опаздываем! — тоненьким голоском поинтересовалась одна из балеринок.

— Вы свободны, как ветер, — ответил Грызов и вновь потеребил свою мушкетёрскую бородку. — Еще пару дублей в ускоренном темпе. И! — Грызов предупреждающе потряс указательным пальцем. — Никаких возражений. А то лишу выходного пособия.

Балетная публика, разом вздохнув, потянулась за кулисы. Кто — за правую, а кто — за левую. Свои партии они знали наизусть, а рекламный ролик заранее ненавидели.

***

Нет, работа у Нюши сегодня так и не пошла. И перелыгинский воздух не способствовал вдохновению. А ведь без вдохновения даже новую русскую сказку не сочинишь. Неожиданное возникновение Котова словно отравило тот чудный настрой, в котором она пребывала в последнее время. Вот ведь ядовитый человек! Не мытьём, так катаньем достал!

Несколько веселила лишь по–детски непосредственная реакция Лёвки, которому Нюша позвонила тотчас же после ужина. Лёвку, похоже, явление тени Котова, напротив, именно что вдохновило. Нюша прямо–таки по телефону увидела, как разгорелись Лёвкины глаза.

— Значит, говоришь, подземную хрень какую–то затеял? — заржал Лёвка.

— Так утверждают мои источники, — подтвердила Нюша.

— Чудненько, чудненько, я свои источники тоже подключу. Поточнее узнаю, кого он на сей раз сожрать задумал. Ну, Котяра… Ты только сама ему на глаза не попадайся, если он лично прорежется. Чтоб не спугнуть раньше времени.

— Притворюсь Штирлицем, — засмеялась Нюша.

Самое смешное, что с появлением Котова местные комары окончательно остервенели. Пришлось включать дополнительный фумигатор и плотно закрывать двери и окна. Так что свободно дышать теперь можно было только на лоджии. Куда Нюша и выпорхнула, накинув на плечи лёгкую шерстяную шаль с крупными голубыми розами на тёмно–синем фоне. Эту шаль она купила на рынке в Испании, подивившись сходству узора со знаменитыми русскими платками. Испанские голубые розы были, конечно, чистым кичем. Но из того супер–кича, который на грани с настоящим искусством.

Августовская ночь была удивительно хороша. Как будто наступил столь желанный мир во всём мире. По всему Перелыгину волнами перекатывался ленивый собачий лай. В коротких промежутках слышался стрёкот кузнечиков и прочих неизвестных Нюше насекомых.

Так вот это и называется «звенящая тишина», — умиротворённо думала Нюша, оглядывая тёмные верхушки сосен на фоне яркого звёздного неба. Территория Дома творчества была, казалось, погружена в первозданную темноту, лишь кое–где разбавленную молочным светом круглых фонарей. От старого корпуса донеслись негромкие звуки музыки. Кажется, джаз. Видно кто–то от избытка чувств выставил на подоконник приёмник.

Дальше, уже за оградой Дома творчества угадывались кое–где дачные крыши. Пахло костром и, кажется, шашлыками. И вдруг над одной из крыш в небо взметнулся целый сноп ярко–красных искр. А уже через минуту там нещадно заполыхало. Нет, на мирный костёр всё это было совсем не похоже. Собаки лаяли уже не лениво, а тревожно, заполошно. В отблесках пожара голубые розы на Нюшиной шали смотрелись зловещими фиолетовыми пауками.

Нюша, не зная, что предпринять, схватилась за мобильник, но тут услышала громкие голоса на соседних лоджиях.

— Вронские, что ли горят? — философически спросил мужской голос. Нюша узнала говорившего — это был драматург Мягкоступов со второго этажа.