Искушение святой троицы - [10]

Слава, прищурившись, с ненавистью оглядел безмолвные двигающиеся точки.

— Ну, что, суки, — всхлипнул он, обводя взглядом сферу, — не надоело еще на меня пялиться? — И он даже покачнулся на своей трубе от невероятного, поразительного эха, порожденного его голосом — электронного вибрирующего звука, стрелой метнувшегося в темноту и повторившегося где-то так далеко, что Слава невольно сжался. Эффект был такой, как будто он увидел себя между двух зеркал, когда в обе стороны разбегаются миллионы одинаковых уменьшающихся отражений, уходящих в неразличимую даль. Эхо раздвинуло размеры подземелья до немыслимых пределов и спугнуло висящих в воздухе существ: они зашевелились, задвигались с места на место, фосфоресцирующие точки заметались беспорядочно, но по-прежнему не издавали ни звука. Одна пара точек отделилась от остальных и полетела по направлению к нему.

Слава, всхлипывая, сказал ей:

— Ну, и чё ты летишь, сволочь? Гла-ах-застая тварь. Ну, давай, лети, падла. Давай, давай, поближе. Я тебе щас пачку разобью. Ты что, думаешь, я тебя боюсь? Что? Я? Тебя? Боюсь?!… Ха-ха-ха! Сука, я тебе моргалы выколю, пасть порву, давай, лети сюда, я урою тебя, сволочь! — орал Слава, забыв в ярости страх и отчаяние. Совсем расхрабрившись, он ухитрился встать ногами на перекладину и чудом держался на ней, балансируя с какой-то отчаянной ловкостью. — Вонючая скотина, сволочь, дерьмо вонючее… — чудовищное эхо разносилось по подземелью, будоража глазастых существ, крошась на реверберирующие осколки. Слава кричал, как заклинатель бурь, чувствуя, что сейчас лопнет от избытка чувств. — Ну, чего ты жалом водишь, уродина? Иди сюда, я тебя на кукан натяну!. Ненав… — и тут он захлебнулся криком: невидимая тварь подлетела совсем близко, и Слава в упор узрел уродливый пеликаний клюв, яростно вытаращенные кровавые глаза, большие как блюдца, и блестящие эластичные перепонки на громадных крыльях; смоляная туша, еще чернее окружающей черноты, жутким пятном налетела на него, дохнув смрадом, и с поросячьим визгом, телом и крыльями сшибла качавшегося Славу с перекладины. Ахнув, Слава полетел вниз.

В следующую секунду он грохнулся на твердый пол и закричал от боли и неожиданности: падение завершилось так же шокирующе внезапно, как и началось, и батута никакого не было. Дно не спружинило под ним, как раньше, а деревянно затрещало. Он попытался было вскочить, но страшная молниеносная судорога пронзила грудь и левую ногу, опрокинув его обратно на дощатый пол. Его вопль отдался звериным эхом, но оно не было порождением его крика или крика летающей твари: скорее подсознанием, чем зрением он почувствовал рядом гигантскую разинутую пасть, светящиеся клыки, жирное мощное тело, чешуйчатый хвост, хлещущий по полу… ящерица присела, приготовившись прыгнуть… в ужасе он вскочил на ноги, забыв о боли, зверь заклекотал… когти заскрежетали по доскам, зверь прыгнул! У Славы подломились ноги… или это пол? опять?.. затрещали доски, Слава провалился в пол по пояс, мерзкая туша, промахнувшись, с ревом пронеслась над ним, едва не царапнув его когтями, и шумно приземлилась где-то за его спиной; ему показалось, что над головой у него промчался самолет. Потом все опрокинулось, перевернулось, он уже снова летел кувырком вниз наперегонки с какими-то паркетными обломками. Удар! — он рухнул на что-то твердое, перекатился на бок, дико озираясь вокруг; сверху сыпалась штукатурка и какая-то пыль. Что-то с деревянным стуком свалилось рядом с ним на пол, затем еще и еще. Покатилось по полу. Перестало. Грохочущее эхо медленно растаяло вдали. Откуда-то сыпался песок. Над белым потолком, этажом выше, царапая когтями, бесновалась ящерица.

Глава 3

Над головами Леши и Димы солнце скрылось за пухлым облаком, и город накрыло прозрачной тенью. Толща облака осветилась жемчужными переливами; сквозь просвечивающие мохнатые белые края во все стороны метнулись веером золотистые радужные лучи. Зеленые кроны деревьев потемнели и едва заметно дрожали под дуновениями теплого ветра. Небо по-прежнему голубело над городом, разрисованное белыми воздушными облаками. По шоссе шуршали шинами проносящиеся мимо автомобили. На тротуарах были видны редкие распаренные прохожие.

Посреди этой июльской безмятежности Леша и Дима пребывали в совершенном смятении, не зная, что предпринять, и самое странное было то, что никто из равнодушных прохожих как будто и не заметил Славиного исчезновения, и ни один из них даже не посмотрел в их сторону. Сперва ребята бросились было бежать, но Дима не мог так просто удрать: он скоро возвратился к воронке, остерегаясь, однако, подходить к ней вплотную и осматривая ее опытным милицейским взглядом. Леша в бешенстве вернулся вслед за Димой и теперь, готовый в любую минуту сорваться с места и умчаться без оглядки, цепко всматривался в осыпающуюся яму, которая непонятным образом уменьшалась у него на глазах. Он трусливо приник к земле и следил, чтобы яма ненароком не поползла в его сторону: ужас, который он испытывал, не помешал ему быть крайне осторожным и думать, прежде всего, о собственном спасении. Как у булгаковского Берлиоза, жизнь Леши складывалась так, что к сверхъестественным событиям он не привык. Он не привык даже и просто к интересным событиям с тех пор, как расстался со своей девушкой и не сумел найти другую: после этого ужасного случая все интересные события в жизни перестали его волновать. Однако, этот случай не притупил его обостренного чувства опасности. Во взгляде более опытного Димы, уже успевшего побывать в нескольких милицейских переделках, горело дикое любопытство; он не лежал на земле, а открыто стоял, опустив руки и делая вид, что ему совсем не страшно. Страх действительно у него быстро прошел, а любопытство только еще более разгорелось. Так протекло минут пять, в течение которых никто из ребят не проронил ни звука. Дима, наконец, решился и уже хотел шагнуть к яме, и тут Леша с напряженным лицом махнул ему рукой — подползаем! — и дождался, пока Дима тронулся с места первым. Свалочный инстинкт возобладал в Леше, в жестокой борьбе победив осторожность: он не смог удержаться от того, чтобы не исследовать неизвестную яму, которая могла оказаться каким-нибудь секретным подвалом и содержать в себе множество интересных вещей, могущих пригодиться в хозяйстве. Славу ему все-таки тоже было жалко. Дима в несколько шагов очутился у дыры и с изумлением уставился перед собой. Не веря своим глазам, он осмелел настолько, что, склонившись, пощупал землю под ногами и недоуменно перевел взгляд на Лешу. Леша из своего укрытия впивался напряженными затравленными глазами в лицо Димы, не решаясь подойти ближе.