Искушение архангела Гройса - [95]

Шрифт
Интервал

По трассе брела колонна верующих католиков, пилигримка – люди старые и молодые, повязавшие на манер пионерских галстуков желтые косынки. С флагами, транспарантами, гитарами, громкоговорителями. Цель их маршрута была неизвестна, но отправная точка наверняка костел Святого Андрея в Кобыльнике. Девушек среди них тоже хватало. Мишаня присвистнул:

– Какие дамы! Настоящие Божьи невесты! Еще раз повторяю: знакомиться с барышнями надо не в кабаке, а в храме. Посмотри, какие коротенькие шорты, атлетические тела, непорочные души. А мы свою священную молодость провели с комсомольскими хабалками и прочими куртизанками пролетариата.

Мишаня дал предупредительную очередь, ожидая реакции.

Паломники замешкались. Мы пролетели прямо над колонной, но люди продолжали стоять, недоуменно всматриваясь в небеса. И тут из леса на них посыпались, страшные, как лохматые мешки, кабаны… кабаны… кабаны… Они бежали как из леса, так и со стороны озера. С характерным визгом и хрюканьем они набрасывались на людей (в первую очередь на девок), их намерения были похабны. Мишаня попытался отсечь паломников от свиней.

– Я мочу тех, кто выходит из леса. А ты возьми оптику. В первую очередь – насильники и мародеры. Понятно? Старайся не шмалять по населению, – добавил он. – Конечно, они воскреснут, но убивать людей неприлично. Даже у нас. Надо освободить проход к озеру от тех и от этих. Че ты такой задумчивый? Micama! Zodacare! Vaunigilaji! – Он взял сектор со стороны памятника павшим, я обратил внимание, что у него хорошие стрелковые навыки. – Прикрой меня! Ха-ха-ха!

– Что?

– Стреляй! – крикнул он, скосив несколько кабанов, пытавшихся порвать опущенные для обороны хоругви. – Стреляй, Серега! Стреляй во всех!

Я вздрогнул, когда архистратиг Михаил вновь полоснул очередью над головами христиан, пытаясь привести их в чувство, но лишь усилил панику. Люди скучковались, сбились в стаю. Двое молодых парней с посохами оттащили на обочину старика, которому стало плохо с сердцем. Силы хаоса продолжали наступать из лесной тьмы: их концентрация в районе Вечного огня была не случайна. Память об одной ужасной войне внезапно замкнулись на войне еще более невероятной и страшной. Наконец «божьим людям» удалось организоваться. Их руководитель, пожилая женщина с желтым бантом на конце толстой косы, отдала какую-то команду. Паломники группой побежали к монументу и вскоре засеменили по его бесчисленным ступеням, чтобы занять тактически важную высоту. Солдат с могучей обнаженной грудью, высеченный на конусообразной стеле, горделиво возвышался над происходящим, временно опустив пистолет-пулемет Шпагина. Вечный огонь лишь усиливал эффект: звери боятся огня.

Кабаны, не ожидавшие столь стремительных действий, оказались на несколько мгновений отрезанными от пилигримов, и Мишка с нескрываемым наслаждением принялся рубить их в фарш. Звери умирали молча. Падали друг на друга и порознь и вскоре перегородили трассу Мядель – Нарочь настолько плотно, что для расчистки пришлось бы вызывать бульдозер. Гройс стрелял, смачно причмокивая. Автоматными рожками был завален весь салон вертолета, будто мы до этого обворовали армейский склад. Гройс вел себя как в голливудском боевике. Иногда хватался за другой автомат, предполагая, что я буду менять ему боекомплекты, но я методично отстреливал наиболее крупных самцов, глядя в оптический прицел карабина. Я уже ухлопал нескольких наиболее бесстыдных особей, и от этого было немного спокойнее на душе.

– Может, они свихнулись? – предположил я. – Все лето идут разговоры об африканской чуме…

Гройс презрительно расхохотался:

– Ты еще поговорил бы о птичьем гриппе.

Ситуация на время стабилизировалась, хотя было видно, что кабанье войско занялось перегруппировкой. Они вели себя предельно сознательно, нарушая все мои представления о мире живой природы, в которой я уже давно отказался быть царем.

Положение усугубило появление группы православных христиан, к счастью, не столь многочисленной. Если католических паломников в схватке принимало участие человек сто, то русские появились небольшой группой, человек пять-шесть. Они шли со стороны Нарочи, несли икону в храм Святой Живоначальной Троицы в Мяделе, где мы с Иланой когда-то крестили наших детей. Ортодоксы были при полном параде. Я узнал безбородого священника из Кобыльника. Облаченный по случаю в священные одежды, отец Николай походил бы на праздничного Деда Мороза, если бы согласно сану носил бороду. Процессия подошла к горе кабаньих трупов и остановилась.

Из приозерной травы показалось несколько горбатых теней, но Гройс прихлопнул двух зверюг короткой очередью, чтобы и ортодоксы почувствовали его небесную защиту. Попы быстро сориентировались на местности и побежали к латинским коллегам на мемориальный холм. С минуту на минуту нужно было ожидать очередной атаки. Лес трещал от надвигающихся стад.

– Эй? – крикнул я летчику. – Зайди со стороны озера. Как тебя звать? Ты кто?

– Конь в пальто! – Он обернулся, и я понял, что за штурвалом вертолета сидит Эдик Ластовский, муж Лолы.

– Что? – Я в ужасе посмотрел на своего давнего соперника и врага.


Еще от автора Вадим Геннадьевич Месяц
Мифы о Хельвиге

Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».


Стриптиз на 115-й дороге

Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.


Лечение электричеством

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.


Дядя Джо. Роман с Бродским

«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.


Рекомендуем почитать
Мы вдвоем

Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.


Пробуждение

Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.


Без воды

Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.


Дневники памяти

В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.