Искушение архангела Гройса - [81]
– Да, – ответил Теляк. – В отделе дегустации, – и заржал.
– А Советский Союз тоже мы развалили? – с дерзостью в голосе спросил Грауберман. – Анекдотами? Бабелями?
Мишаня наконец проснулся:
– Когда ваши танки вошли в город, мы все как один вышли на улицы. Мы засовывали цветы им в пушки, были готовы голодать, кидать камни, отдать все за новую жизнь. Некоторые даже погибли. Я ходил на похороны. Туда пришли тысячи людей.
– Три богатыря, – согласился Теляк. – Три богатыря попали под танк. Надо соблюдать правила дорожного движения.
– Я буду бороться за свободу – и здесь, и там. Как в девяносто первом! Если обезьяны создадут свою партию – буду голосовать за них. Если свиньи окажутся умнее – выберу свиней! За крыс, за попугаев, носорогов… Я даже за негров буду голосовать, за арабов. Или это одно и то же?
Меня воспоминание Мишани насторожило. Непосредственно в дни путча меня в Москве не было, но через несколько дней я вернулся, и мы вместе с Гройсом пили у него дома пиво, обсуждая историю пленения Горбачева. Прикончив ящик «Жигулевского», отправились к метро «Шаболовская» с большой видеокамерой и какими-то плейерами, которые можно было принять за журналистскую аппаратуру. Занятие в те времена привычное: мы прикидывались журналюгами, провоцируя порывы откровенности у соотечественников. В этот вечер нам не повезло. Народ по-прежнему был разгорячен и агрессивен. На вопрос о дальнейшей судьбе ГКЧП мы получили несколько противоположных ответов. Одна часть населения была за немедленный расстрел заговорщиков, другая предлагала отпустить их на волю. Люди быстро переругались, завязалась потасовка, в результате которой злоба народа перекинулась и на нас. Типа все беды от нас, журналистов. Пришлось спасаться бегством. К счастью, ни мы, ни наша техника не пострадали.
– Федор Николаевич, а как ваш бизнес? – поинтересовался я. – С конкурентами расправиться удалось?
– Спасибо, Сережа, что спросил. – Было видно, что он реально тронут моей, в общем-то, формальной заботой. – У нас контрольный пакет акций на «Коммунарке», на «Заре коммунизма». Все суды я выиграл. Мне ничего более и не надо.
– А «Отшен»? У вас была какая-то войнушка…
– Забудь. Ну их к черту. У Пети, по-моему, сейчас шесть фабрик. На Украине, в России, в Литве. Пусть живет. А у нас зато конфеты вкуснее, – рассмеялся он. – Я видел фотку их комбината в Киеве. Это Кремль, Сережа! Самый настоящий Кремль, сверкающий огнями. Главное, что Отрошенко после нашего разговора больше не суется в Беларусь. А так пусть живет… процветает…
Теляк был в хорошем расположении духа. Я вновь повторил вопрос о пункте назначения нашей поездки.
– В Полесье, – ответил Теляк. – Часа через полтора будем на месте. Зона отчуждения. Государственный радиационно-экологический заповедник. Двести пятнадцать тысяч га. Девяносто шесть покинутых населенных пунктов.
– Чернобыль, что ли?
– До Припяти километров тридцать. Места обитания дреговичей и радимичей. Болотные люди.
– Нас опять решили принести в жертву, – пробормотал Гройс. – Там же радиация. У меня потом пипишка не встанет.
«Пипишка» – из его жаргона. Отвратительное это словечко он любил повторять так же, как и идиотскую присказку «лай-лай, веселый карапуз». Не знаю, что эта хрень значила. Никто не знал.
Мы приближались к Брагину, административному центру Брагинского района Гомельской области. Пейзажи за окном стали бескрайне плоскими. На лугах пестрели стада. Говорят, когда-то здесь были сплошные болота, осушенные в годы советской власти. В Брагине Теляк подъехал к трехэтажному зданию исполкома и, оставив нас в машине, отправился к местному начальству с визитом. Не было его минут сорок. Вернулся взмокший, разгоряченный, но, похоже, довольный достигнутым.
– Берем образцы грунтов, – весело сказал он. – Зандровые флювиогляциальные отложения. По сто баксов с носа! А сначала просили пятьсот. Хрен им пятьсот. Что я, цен не знаю, что ли…
Он покупал пропуск в радиоактивную зону. Что ему там занадобилось, мы по-прежнему не понимали. Хорошо, что командировка обещала быть кратковременной: три-четыре дня, не более. В ледниковых отложениях мы не разбирались, но, похоже, найти иные причины для поездки в эти места было невозможно. Я, в отличие от своих коллег, не переживал и священного ужаса перед радиацией не испытывал. Поначалу Теляк хотел переночевать в Брагине: там имелась неплохая гостиница, но, переговорив с кем-то из старожилов по мобильнику, мотанул дальше на юг. Конечным пунктом путешествия была Старая Иолча, она же село Красное. Ехать оставалось километров сорок – для бешеной собаки семь верст не крюк. Местность стала дикой и черезмерно холмистой. По дороге попадалось все больше заброшенных деревень. В деревне с любопытным названием Дублин Федор остановился, сходил в сельпо купить пряников.
– А почему Дублин, Федор Николаевич? – подмигивая, спросил его Грауберман. – Мы уже за границей?
– Говорят, здесь квартировали ирландцы. Наемники Вишневецкого. Они отсюда и пошли на Москву. Лжедмитрий выдвигался именно из Дублина, – сообщил Теляк деловито. – Кельты нашим не помогли. Предали при первой возможности. И перешли на сторону кацапов.
Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».
Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.
Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.
«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.
Сергей Иванов – украинский журналист и блогер. Родился в 1976 году в городе Зимогорье Луганской области. Закончил юридический факультет. С 1998-го по 2008 г. работал в прокуратуре. Как пишет сам Сергей, больше всего в жизни он ненавидит государство и идиотов, хотя зарабатывает на жизнь, ежедневно взаимодействуя и с тем, и с другим. Широкую известность получил в период Майдана и во время так называемой «русской весны», в присущем ему стиле описывая в своем блоге события, приведшие к оккупации Донбасса. Летом 2014-го переехал в Киев, где проживает до сих пор. Тексты, которые вошли в этот сборник, были написаны в период с 2011-го по 2014 г.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.