Искры в камине - [16]
Но это – забавная ерунда. Гораздо хуже то, что он принялся помаленьку эту свою новую силу пробовать. Так щенята пробуют молодые зубки на ботинках, тапках и вообще на всех предметах, которые можно потрепать и покусать.
У Верникова появились дурацкие привычки: подойдет, например, и давай толкаться! Вот просто разговаривает с тобой, а сам поталкивает и поталкивает в грудь, в плечо, в живот…
А еще может подкрасться сзади и провести удушающий захват. В шутку. Как бы резвяся и играя…
Он быстро вошел во вкус, и это было хуже всего. От него уже старались держаться подальше. В умственном-то отношении не продвинулся человек. Он же себя начинал считать некоронованным королем.
И вдруг… На глазах у всех так бездарно облажаться! Считай, все достижения насмарку!
Разве он мог смириться?
Для разбора таких дел в тесном дружеском кругу у нас есть особое место – заброшенная теплица в саду за школой. Когда-то ее построили для юных друзей природы, и Римма Дмитриевна, ботаничка наша, собиралась там чуть ли не бананы с ананасами выращивать для школьного буфета.
Надо сказать, что человек она очень мягкий и добрый, но и очень настырный. И она бы, конечно, достигла успеха, кабы сумела достать где-нибудь пуленепробиваемые стекла.
Короче, применение теплице нашли, но не совсем то, на которое рассчитывал педколлектив.
Для Верникова тепличный вариант не подходил. Он знал: если у Горшка будет хоть доля секунды на подготовку, хоть один шансик из тысячи, то все пропало. Горшок никогда не допустит, чтобы его первого ударили. С малых лет он, когда задирался с кем-нибудь, всегда подначивал противников: ну бей, бей!.. Ему: нет, ты бей! Но сам он никогда не начинал, только подначивал… И если противник бил, Горшок всегда уклонялся. И уже получал моральное право лупить без пощады. И уж лупил…
Ну, конечно, если подкрасться к нему сзади…
Или держать за руки, за ноги и за голову…
Но для этого нужно минимум пять человек, хотя глянешь на Горшка: вроде и плечи у него узенькие, и шея тонковата, не смотрится он как боец, да и вообще малый веселый, причем веселый, знаете, по-доброму.
В общем Верникову необходимо было застать Горшка врасплох. И не надо еще забывать, что позор-то свой он перенес на людях, значит, и триумф ему нужен был такой же. И он решил напасть внезапно.
И это ему удалось.
И то, что случилось в последний понедельник старого года, случилось после физики, перед литературой, прямо в классе, причем за минуту до звонка на урок, а значит, в неположенное время и в неположенном месте.
Я догадался, на что Верников рассчитывал: начало будет за ним, а концовки вовсе не будет – войдет Александра Ивановна и разнимет их…
Горшок не заметил даже, как Верников к нему подобрался, слишком занят был, бросал бумажных голубей в Завьялову.
Он сидел за первой партой у окна, и Верников зашел со спины, рванул его за плечо, развернул к себе и молча стал бить с размаху в лицо.
Все козыри были у него: во-первых, эта парта дурацкая Горшкову была все равно что каторжная колодка. А Верников имел два с половиной метра чистого пространства до торцевой стены, той, где висит доска.
Да по левую руку открывалась ему свободная дорога в коридор, затем во двор, затем на улицу, до самого дома, до квартиры своей мог бы он отходить, где можно запереться на все замки и крючки, а у дверей поставить свою толстую бабку-активистку с поварешкой в руках… Одним словом, отступать ему было куда.
Во-вторых, он сразу оглушил Горшка, вырубил на какие-то несколько мгновений, но эти первые мгновения – самые важные, потому что в таком деле главное – начало.
В-третьих, на нем были кожаные перчатки, и даже если он ничего туда не закладывал для тяжести, это большое преимущество: можно бить изо всей силы и не бояться за свои суставы, пальцы…
Короче, любой – любой, я отвечаю! – на месте Горшкова ушел бы в глухую оборону и покорно ждал, что будет дальше.
Но Горшок – это Горшок.
Он как-то вывинтился из парты, взлетел на нее!
Верников – за ним!
Все оцепенели, растерялись, и только вместе со звонком завизжали девчонки.
Вдруг Верников побелел, почти свалился на пол и спиной вперед, мелкими шажками пошел к стене.
И Горшок соскочил с парты, кинулся к Верникову, залепил ему раз, два!..
Но тот стоял, опустив руки, и пялился на Горшка буквально с ужасом. Вид у него был какой-то… И Горшок, должно быть, тоже почувствовал что-то неладное.
Он ощупал свое лицо и обернулся к классу:
– Ну-ка!.. Кто-нибудь! Зеркало!
И уж тут не только девчонки ударились в визг, но и пацаны ахнули.
И Кушнарев, который всю перемену донимал Завьялову солнечными зайчиками, протянул Горшку зеркальце, а другую руку прижал ко рту.
И Горшок погляделся в маленькое, круглое зеркальце и увидел то, что уже видели мы, а еще чуть раньше – Верников.
И он бросился к своей парте, схватил портфель, сдернул с вешалки пальто и выбежал из класса, чуть не сбив с ног Александру Ивановну, которая со страху уронила журнал.
После воскресной метели наша старая раскрытая теплица смотрелась хоть куда, хоть и был снег местами притоптан и усыпан окурками.
