Искры в камине - [18]

В том кругу, где танцевала Валя, ребят вообще не было. Значит, она здесь одна, значит свободна…

– Ой, мама родная! Да она на каблуках! Ха-ха-ха…

– А что здесь смешного?

– Да кто же сейчас так ходит! Только старухи, кому за тридцать! Вообще-то, конечно… Без каблуков она и совсем от горшка два вершка…

– Неуклюжая ты тетка, Петракова! Грубо работаешь. На себя-то взгляни! Ведь понамазалась – глаз не видно… И что, все так должны?

– Много ты понимаешь! Наоборот, ты знаешь кто? Ни-бум-бум-ка! Если тени положить, глаза становятся глубже… загадочнее… Слыхал, как… Понаровская поет… «Должна быть в женщине… какая-то загадка… должна быть тайна какая-то!»

– Тоже мне… Загадка! Да я тебя как облупленную знаю.

– Ну… так это ж ты… Уф-ф! – приложила она руку к висюльке, болтавшейся у нее на шее. – Не могу больше… надо передохнуть…

– Конечно, с твоим весом…

– Дурак ты, Шапкин, и не лечишься!

Вот так, по-товарищески беседуя, мы подошли к свободному месту у подоконника. Надька должна была отдышаться, а я хотел немного оглядеться и потом пригласить на танец Бабкину.

Рок-синтез группа наяривала неслабо, и народ вел себя уже не так скованно. Началось постепенное раскрепощение, и даже несколько учительниц, из тех, что помоложе, покинули свои наблюдательные посты.

Я люблю смотреть, как танцуют. Не бальные танцы, конечно, где каждый жест отрепетирован, а когда скачут кто во что горазд. Человек в движении раскрывается, становится весь как на ладони виден. Словами можно сфальшивить, движением – нельзя. Не получится. Неестественные движения сразу бросаются в глаза. Вот обратите внимание на пьяного, который старается выглядеть трезвым, и вы убедитесь… Так же и с животными: попробуйте сравните, как двигается собака и как кошка. Или даже двух собак: злую и добрую. Сразу поймете, где какая, если и не будете знать заранее.

Конечно, человек научился и жесты свои приукрашивать, но что толку… Уродство все равно останется уродством, а красота – ей прибавлять ничего не нужно. Когда красивое хотят еще улучшить – это не дело, по-моему. Вот взять, к примеру, кино. Однажды показывали по телику американский фильм про тамошний животный мир – сильная картина! И вот там были кадры: снятый «Рапидом» замедленной съемкой прыжок пумы с одной скалы на другую, как она летит по воздуху и правит своим хвостом. Что тут можно иметь против? Только так и углядишь, что хвост для нее это руль.

Но зачем снимать «Рапидом», как скачут мустанги! Чтобы усилить впечатление? Глупо. Глупо, потому что здесь красота движений… как бы это сказать… ну увеличивается, что ли, в соединении с быстротой их бега. Так примерно…

Нет, если бы я был кинооператором, я бы снимал все без выкрутасов, как есть. Красиво только все настоящее, взаправдашнее. К чему украшать? Вот – кони! Смотрите, какие замечательные… существа! Язык не поворачивается назвать их животными. Смотрите, как несется по степи табун! Не стадо, это у коров, у баранов, у свиней – стадо. Здесь – табун!

Впрочем, и среди лошадей есть животные. Но их такими сделали хитрые люди, стали их запрягать во всякие повозки, ездить на них…

– Шапкин, – сказала отдышавшаяся Надька. – Ну что, пойдем покурим?

– А ты разве куришь?

– Конечно. А ты разве нет?

– А я, представь себе, нет.

– А я, если хочешь знать, считаю, что это не парень, который не курит!

Вот и возьмите ее за рупь двадцать…

– Ну, значит, я – не парень. А ты для чего куришь, ты же и подавно девчонка? Чтобы вес согнать?

– Ой, ну хватит тебе, Шапкин! Ну, пойдем, хоть проводишь меня, а то я боюсь… Тут знаешь сколько чужих!

– Позови лучше вместо меня какого-нибудь настоящего парня. Вон, Саленко попроси…

– Ну его в баню, этого тюленя! Сейчас начнет рассказывать, как полезно купаться в проруби, очень нужно…

– Он морж, а не тюлень. Эх ты, серость! Никакого у тебя нет соображения…

– А у тебя зато чувства юмора нет! Ну я тебя прошу… Да наглядишься ты еще на свою Дюймовочку, вечер только начинается! Ну ты мне друг или портянка, Шапкин?

* * *

Из класса доносились приглушенные голоса. Я потянул за ручку, но дверь была заперта изнутри то ли на швабру, то ли на стул.

– Эй, – постучала кулаком Петракова. – Эй! Ну-ка, открывайте! Свои!

Голоса умолкли, но открывать никто не торопился.

– Эй! – повернулась Надька к двери спиной и саданула пяткой по нижней филенке. – Что за шутки!

Никакой реакции. Мне только послышался какой-то звук, будто сдвинули с места парту, и опять кто-то заговорил негромко, но сердито, раздраженно.

– Шапкин! – сделала Надька круглые глаза. – Слушай, а может, и правда кто залез через окно, а? Жулики! И наши польта грабят? А?

– Да ерунда… – начал я, но она перебила:

– Стой здесь, а я побегу во двор, посмотрю оттуда! В случае чего и подмогу вызову!

– Брось, Надька! – попытался я ее остановить. – Какие жулики, что тебе в голову взбрело…

Но она уже учесывала по коридору, тяжело топая и смешно разбрасывая ноги.

А я остался слушать, как мое сердце ломится изнутри в ребра. Так Петракова только что ломилась в классную дверь. Вот и попробуй, представь себе, что все это – кино! Нет, не всегда это удается, далеко не всегда…

Снова голоса, и потом – хлоп! хлоп!