Искренность после коммунизма. Культурная история - [82]

Я начала этот раздел с вопроса о том, где ведутся споры об искренности и дигитализации. На этот вопрос трудно сформулировать исчерпывающий ответ, однако из вышесказанного ясны две вещи: обсуждение проходит в транснациональном и трансмедиальном масштабе и особую роль при этом играют онлайн-СМИ. Попробуем теперь углубиться в сетевую дискуссию об «искреннем и цифровом».

«ЖУЖЖАНИЕ В БЛОГАХ»: ОНЛАЙНОВЫЙ (НОВО)ИСКРЕННИЙ ДИСКУРС

Чтобы понять смысл сетевых дискуссий об искренности, нам нужно прежде понять, кто в них участвует и что их участники обсуждают. Начнем с первого вопроса.

В основе моих выводов лежит повторявшийся примерно раз в месяц поиск по данному понятию в поисковиках «Google» и «Яндекс» и чтение многочисленных блогов, чатов и других социальных медиа в период с начала 2000‐х и до 2015 года. Вместе они показывают, что те интернет-пользователи, которые так или иначе обращались к «новой искренности», — это в основном молодые горожане. Большинству из них меньше 50 лет, многим — 20 или 30 с небольшим; многие живут в крупных городах[681]. При более пристальном исследовании оказалось, что большинство из множества блогеров, высказывающих свое мнение о повороте к новой искренности, либо работают в области литературы, искусства, кино, дизайн-критики, журналистики, либо учатся на факультетах гуманитарных или социальных наук. Онлайн-диалог между А. Ш. и bordzhia о «новой искренности», с которого я начала эту книгу, может служить типичным примером. Чат ведут два интернет-пользователя, которые, судя по языковым и социокультурным приметам («кошмар такой», «отключаюсь», присутствие соседа по комнате, упоминаемые литературные семинары и поэты), скорее всего, являются молодыми студентами-филологами.

Итак, члены группы, чьи сетевые дискуссии будут интересовать нас в данной главе, не представляют российское общество в целом, но принадлежат к числу городских жителей, пользующихся определенными социально-культурными привилегиями. Это весьма немногочисленная группа, но все же число ее членов значительно превосходит число тех литературных, художественных и музыкальных профессионалов, о которых шла речь в двух предыдущих главах. Тезис Гройса о том, что сегодня «производством искренности и доверия в современном мире занимаются все», может показаться слишком смелым[682], — но тем не менее в тех обсуждениях искренности, которые можно найти онлайн, участвует весьма значительное число медиаюзеров. Как я показала во «Введении», разговоры в сети ведут между собой растущие группы сторонников искренности, чье понимание этого понятия распространяется на расширяющуюся культурную сферу.

Последнее мое наблюдение — о том, что онлайновые адепты новой искренности обсуждают быстро расширяющуюся культурную территорию, — подводит нас ко второму из поставленных выше вопросов. Теперь мы более или менее представляем, кто участвует в онлайновых дискуссиях о новой искренности, но не представляем, о чем говорят сторонники цифровой искренности. При ответе на этот вопрос я сначала обрисую основные черты глобального — в особенности англоязычного — сетевого разговора о новой искренности, а затем обращусь к его русскоязычному варианту.

К весне 2012 года англоязычные обсуждения новой искренности в Интернете принимали разные формы. Начнем с того, что известные культурологи и профессиональные критики использовали свои блоги и сайты для продвижения «Новой Искренности» как целостной культурной парадигмы. Весьма показательный пример дает блог американского радиоведущего Джесси Торна. В 2006 году Торн опубликовал в нем «Манифест о Новой Искренности», где он предложил широко обсуждавшееся впоследствии определение нашего понятия. «Что такое Новая Искренность?» — риторически спрашивал Торн своих читателей и сам отвечал: «Представьте себе иронию и искренность, составленные воедино на манер Вольтрона <суперробот, центральный персонаж одноименного американского анимационного телесериала>, так что возникает новое движение поразительной силы. Или представьте отсутствие как иронии, так и искренности: очевидно, что лучше меньше, да лучше»[683]. Торн часто использует в блоге определенное таким образом понятие — скажем, для характеристики фильмов или музыки, которую стоит послушать. «Ничего себе! — писал он, например, в декабре 2006 года о новой композиции своих любимых комиков. — Эта песня… прямо брызжет Новоискренностью»[684].

Другие блогеры, обсуждающие «Новую Искренность», часто представляют Торна интеллектуальным отцом этого тренда. Еще один человек, которого неоднократно называют основателем «Новой Искренности», — это Михаил Эпштейн, российский теоретик культуры, имя которого часто упоминается в этой книге. Вопреки распространенному стереотипу, согласно которому Россия следует за культурными трендами Запада[685], постпостмодернистское теоретизирование Эпштейна ощутимо повлияло на американскую культурную критику. Популярности Эпштейна не препятствовало его решение предоставить неограниченный онлайн-доступ к большинству своих текстов. В 2000‐х годах англоязычные блогеры охотно скачивали выложенные в сеть pdf-файлы написанных русским профессором статей о возрождении сентиментальности и искренности, обсуждая их в столь же содержательных, сколь и неформальных по тону постах («Так что же это за штука — новая искренность?»)