Искатель, 2019 № 02 - [39]

— Благодарю, — Кеёрна приложил руку к груди. — Теперь о наших земных делах. Когда мы ехали из города на мызу, я же вам рассказывал…

— Простите, Юрий Иванович, но дорога была не слишком легкой, и поэтому некоторые проспали весь путь и не слышали ваших слов.

— Хорошо. Наши крестьяне — традиционных христианских взглядов и поэтому не слишком жаловали семью Соостеров, считая их грешниками. Я говорил, что виной тому противоестественная связь отца с дочерью.

— Это установленный факт?

— Прежняя горничная сбежала от Соостеров, якобы застав отца с дочерью в непотребном виде на сеновале.

— Другие свидетели были?

— Не знаю, — честно ответил эстонец.

— Как к такому относилась жена Айно?

— Цецелия? Забитая женщина, подчинявшаяся всем причудам мужа.

— Тиран, — пробурчал Евгений.

— Ну, не тиран, а больше самодур, — подсказал Юрию Ивановичу Громов.

— Кроме того, Айно же приписывали отцовство мальчика Яниса, хотя в документах его отцом был записан Лану Шаас, это второй подозреваемый.

— Как этот попал в отцы?

— У Вену, дочери Айно, была с ним несколько лет назад связь.

— Этот Лану холост?

— Нет, женат.

— Вы опрашивали его жену? — поинтересовался Кирпичников.

— Вот она и заявила, что муж пришел почти под утро. Объяснить, где находился, он отказался, хотя ни на одежде, ни на сапогах не обнаружено ни пятнышка крови.

— Этот Шаас арестован?

— Нет, да и куда он может сбежать? Только в лес. А третий подозреваемый условен.

— Как это понять? — опять подал голос Громов.

— Каарл Грубер — муж Вену — был призван в армию в пятнадцатом году, и с тех пор его никто не видел и о нем не приходило никаких бумаг.

— Каких?

— О том, что погиб. Он как в воду канул. Но мы не списывали его со счетов скорее по… как это, по инерции.

— Грубер, как я понимаю, отец Цецелии-младшей.

— Совершенно верно.

— Вы не проверяли сведения о нем в Военном министерстве?

— К сожалению, не успели. Но кроме перечисленных, в подозреваемых банда бывших солдат, воевавших за германцев.

— Четыре года после войны прошло, неужели их до сих пор не изловили? — удивился все тот же Громов.

— Они не причиняют нам большого беспокойства. Никого не грабят, не убивают, крестьян беспокоят, если можно так сказать, по мелочи.

— Следовательно, их мы можем отмести из-за миролюбивости? — улыбнулся Сергей Павлович.

— Можно сказать и так, — не принял иронического шутливого тона Юрий Иванович.

— Сегодня, господа, был слишком длинный день. — Кирпичников положил ладони на стол, затем резко поднялся. — Всем отдыхать.

Аркадий Аркадьевич стоял у окна и курил папиросу. Луна лениво подмигивала из-за бегущих, казавшихся черными облаков или туч. Тьма поглотила мызу, только за спиною тускло светилась стеклянная груша лампочки. Время текло медленно и размеренно, сон пропал. Еще с минуту назад хотелось положить голову на мягкую подушку в вышитой грубыми стежками наволочке. И вот остался один в небольшой комнате, а сонливости как и не бывало.

Начальник уголовного розыска прищуривал левый глаз, почему-то папиросный дым поднимался именно по нему.

Кирпичников думал о том, что завтра предстоит увидеть тела убитых Соостеров и их горничной, раны с запекшимися, почерневшими рваными краями и, может быть, открытые беззащитные глаза детей. Хотя Янис спал, а Цецелия, дочь Вену, видела убийцу, смотрела ему в лицо и закрывала маленькой ладошкой рану, чтобы кровь текла не таким быстрым ручьем. У нее была перерезана яремная вена. Злость не поднималась волной, как происходило раньше. Аркадий Аркадьевич не ожесточился, не отстранился от чужой боли, просто верх взяли профессионализм и желание как можно быстрей найти преступника. Конечно, такой изверг заслуживал суровой смерти, но надо, чтобы каждый занимался своим делом. Сыщик, если он настоящий, должен ловить преступников и передавать в руки правосудия, прокурор — грамотно готовить документы со всеми доказательствами, а судья обязан судить по закону, не мстя жизнь за жизнь, но так, чтобы кто-то другой не посмел даже подумать о лишении жизни другого человека.

Аркадий Аркадьевич долго стоял с потухшей папиросой у окна, вглядываясь в непроницаемую темень ночи.

Потом он лежал в темноте и вглядывался в потолок, стараясь хоть что-то разглядеть. Мысли перескочили на семью убитых. И здесь начальник уголовного розыска споткнулся. Жалко девочку и мальчика, но если бы они остались живы, то кто бы их приютил? Не стали бы они такими же беспризорниками, как российские дети после мировой войны, когда взрослые погибли, а малолетние остались один на один с суровой действительностью?

Мысли перескочили на убийцу. Для чего ему надо было вначале прятаться на чердаке, ходить в лес в течение нескольких дней? Наблюдал за жизнью семейства Айно Соостера? Но ведь мог попасться. Нет, он попался на глаза дочери по имени Вену, потом самому главе, который, даже несмотря на свою нелюдимость, пожаловался соседу? Здесь чего-то не хватает. И почему? Брови Кирпичникова поползли вверх. Собака, — мелькнуло, как молния на горизонте. Почему собака не лаяла на чужого? Может быть, она вообще ни на кого не лаяла или человек, живший на чердаке, не являлся ей чужим? Таким образом, версия о Каарле Грубере не такая уж дикая, как кажется на первый взгляд. Собака могла признать в нем старого хозяина, а значит… Усталость давала о себе знать, и Аркадий Аркадьевич провалился в самый обычный сон.