Искатель, 2018 № 09 - [14]

После вольного воздуха здесь густо пахло больным человеком и несвежим, нестираным бельем. Запах шел из угла горницы, где стояла кровать под балдахином. Оттуда же раздавался и мирный храп. Вдруг он стих и сменился хриплым возгласом:

— Тишка, подлец! Что опять разбил?

Ванька оторопел. Особенно его поразили твердо, на немецкий салтык вымолвленные русские слова. Вдруг он понял, что шепчет:

— Пустую бутылку, сударь. Я ведь нечаянно.

— Вычту из жалованья, подлец. Спать не даешь!

Снова наладился храп, и Ванька немного успокоился. Мысли в голове его вертелись с бешеной скоростью, и он вспомнил, как бывший хозяин его Петр Дмитриевич, насандалившись, по ночам во сне тоже вроде бы разумно разговаривал, а поутру ничего о том не помнил. Возможно, что и сонные капли так же на человека действуют. Ладно, надо осмотреться.

Луна была уже ущербная, но светила достаточно ярко, и Ванька усмотрел, что стоит на расстеленной под окном жалкой постели, принадлежавшей, по-видимому, слуге-семинаристу. Парень, на свое счастье, отлучился. И ладно. Скользнув к двери, Ванька убедился, что она заперта, и нащупал торчащий в ней ключ. Что-то здесь не вытанцовывалось, однако задумывать над странностью было некогда, и юный вор начал искать, чего бы своровать. Все, что находил, складывал на стол, а когда кубков, подсвечников, мисок, чарок и прочей рухляди, серебряно отсвечивающей под лунным лучом, оказалось там вроде бы и довольно, он поднял края скатерти, связал ее сверху крепким узлом и спустил из окна в руки Камчатки. Потом точно так же спустил и главную добычу — запертый, красивый и в темноте металлический ларец.

Сделав основную работу, расхрабрился Ванька, и решил он и себя побаловать, а для того прихватить себе и одежку какую с барского плеча. Неслышно проскользнул по комнате к огромному и темному одежному шкафу, занимавшему половину стены. Отворил скрипучую дверцу — и остолбенел. Перед ним, в платье втиснувшись, стояла долговязая белая тень, да к тому ж и говорила:

— Не тронь меня! Ноли мэ тангэрэ! Возьми лучше с собою!

Не сразу понял Ванька, что это не призрак какой, выпушенный из бутылки доктором-колдуном, а слуга Тишка, тот самый беглый семинарист, о котором Камчатка рассказывал. Выяснилось, что он проснулся, услышав чужих под окном, понял, что лезут разбойники, спросонья перепугался и как был, в одной рубашке, спрятался от них в шкаф. А теперь просит взять его с собой, потому что проклятый немец ему жизни не даст — по судам за свое добро затаскает.

— Ишь ты, — почесал Ванька голову. И придумал: — Давай бери в охапку платья, сколько унести сможешь, а там — как старшой скажет.

— Я лучше сначала у немца полезнейшую вещь заберу. Волшебную мазь для заживления ран.

— Где мазь чудодейственная? Здесь ли? — подозрительно спросил Ванька. А вдруг удерет слуга, чтобы поднять тревогу?

— В кладовке докторской. Тут рядом.

— Пошли вместе.

Скрипел ключ в замке, пела дверь на все жилье, в чулане пришлось высекать огонь и зажигать огарок — и показалось Ваньке, что прошло несколько часов, прежде чем они с большим красивым флаконом вернулись в докторскую спальню. Тут он бросился первым делом к окну и предупредил Камчатку, что слуга Тишка попросился с ними и сейчас выпрыгнет в окно. Потом буквально выпихнул с подоконника Тишку, державшего флакон в руках, вернулся к шкафу и взял в охапку, сколько влезло, докторского платья. Крался уже к окну, когда храп снова прервался, и давешний хриплый голос произнес:

— Ты, Тишка, шуршишь, яко мышь. Опять по пожиткам моим шаришь?

— Меня госпожа докторша за шлафроком послала. Боится, как бы не простудилась, — ляпнул Ванька первое, что пришло в голову, и, прижимая к себе охапку одежды, сиганул с подоконника.

Камчатка подхватил его с земли, спрашивая, не повредил ли он ногу. Ванька прислушался: за распахнутым окном теперь тихо. Воры похватали добычу и побежали. У Яузы их встретил Гнус и похвастался, что, пока они возились с Евлихом, он продырявил днища у всех лодок, на берег вытащенных, кроме ихней. Теперь погони можно было не опасаться.

Высадились на загодя выбранном Камчаткой пустыре, невдалеке от Стехиной малины, спрятали, как могли, лодчонку. Главарь распорядился прежде всего надеть на себя каждому, сколько налезет платья. Хуже всех пришлось низкорослому Ваньке: что ни накинет, полы по земле волочатся. Тогда Камчатка присвистнул и велел ему поднять кверху и вытянуть руки. Так на парня надели три, не то четыре одежки — рясы монашеские, что ли? Нет, внизу широко… Размышлять было некогда, разобрали по рукам добычу, узел взвалили на плечи долговязому Тишке и побежали, подгоняемые пением первых, ночных еще петухов.

Стешка не спала, ждала их с огнем и на условный стук сразу отворила дверь. В горнице старуха поставила подсвечник с огарком на стол и всплеснула руками:

— Узнаю Петьку-молодца! Царский дворец ограбил и из дворца девку к себе сманил!

Камчатка, в смешном кургузом кафтане, разинул рот, уронил ларец и потешно изогнувшись, отпрыгнул от него в сторону. Ванька захохотал, показывая на Камчатку пальцем. Довольный, что сегодняшние приключения уже позади, он смеялся до колик в животе. Разогнувшись, обнаружил, что товарищи за компанию с бабкой тоже хохочут, но пальцами тычут в него самого. Смутно уже догадываясь, он отставил руку в сторону и увидел рукав лилового бархата с пузырем сверху и крахмальными кружевами вокруг запястья. Значит, тогда на пустыре он позволил Камчатке напялить на себя платья докторши… Ванька ощутил, как вытягивается у него лицо, а рука тянется за пазуху за «фомкой».