Искатель, 2018 № 09 - [13]

— Ну так как, русский мужичок, любимец их сиятельства графа Салтыкова, хочешь мне помочь?

Ванька с радостью согласился. Не теряя времени, Камчатка вывел его во двор, попробовал поставить парня себе на плечи, а потом отжать по стене повыше. Получилось. Есть еще порох в пороховнице! А если не хвастаться, то худющий Ванька, неполный день только вкушавший от обильных трактирных разносолов, просто не успел накопить себе жирку…

— Благодать-то какая! — донеслось сверху.

— Где благодать — на крыше, что ли? — опешил Камчатка.

— Да отсюда пол-Москвы видно! Вон там Новодевичий, а там Кремль краснеется и купола, а до Сухаревой башни — рукой подать!

— Эфто ладно, ты давай по одной ноге опускай и снова становись мне на плечи. Есть? Теперь будешь прыгать. Стой ты! Колени согни, а как упадешь, руки вперед не выставляй, а перекатись с бедра на бок. Делай! Гм… Давай влезай на меня снова…

Во второй разу Ваньки получилось совсем неплохо. Камчатка вздохнул облегченно: можно будет обойтись без лестницы-стремянки. Самый тупой сторож, ночью увидев человека со стремянкой, сразу понимает, что перед ним вор. Он велел Ваньке поспать, асам пошел предупредить Гнуса.

Как только стемнело, Камчатка добыл из кармана филатьевскую луковицу, завел и поставил на первый час. Хоть на дворе и были слышны часы, отбиваемые в Кремле на Спасской башне, но внутри дома — уже нет. К тому же эти городские часы вот уж десять лет били по новым правилам, когда сутки начинались в полночь, и это путало Камчатку, приобвыкшего, как и все русские люди, к старинному счету часов дня и ночи раздельно. Спали на грязных матрацах, не раздеваясь.

Ванька проснулся оттого, что его тряс за плечо Камчатка.

— Пора, идем. Четвертый час.

Зевая и почесываясь, выскользнули они на улицу и пошли, прижимаясь к заборам. Были уже недалеко от цели, когда над Москвой пронесся вроде как тяжелый вздох, а потом два звонких удара.

— По нашим часам четыре ночи, Ваня.

— А ты не взял с собою часов?

— Конечно! Еще чего не хватало — надело веши с прошлой ходки брать… А вдруг заметут? Ты свою долю куда девал?

— Закопал. А ты свою?

— Нашу с тобой, не забывай… Отдал пока на сохранение Стошке.

— Не побоялся?

— Не выдаст. Она моя двоюродная тетка. Вот что, хватит попусту языком молоть. Ты полезешь внутрь, и скорее всего, придется тебе дать слуге по голове, чтобы успокоить, да и доктору тоже. Смотри, будь осторожен, не загуби души их ненароком. Я подрядился учить тебя на вора, а не на убийцу-разбойника. Мы делаем наши ходки без глупостей, убийства на душу свою не берем. Понял?

— А почему?

— Почему, почему? Обычай у нас такой, вот почему… Хочешь убивать, иди к разбойникам, а того лучше в солдаты. Там, если повезет, попадешь в пушкари, а пушкарь сказать может: «Одним махом семерых побивахом».

— Если на тебя напал — почему же не убить?

— Ну в лоб ему дай, оглуши, да только душу человеческую не губи. И то подумай: если мы воры, так что же — разве бедных грабим? Нет, мы у богатеньких лишнее отнимаем и себе, бедным, отдаем. Понятно тебе?

— Значится, как разбогатеем, больше не станем воровать?

— Ты разбогатей сначала, умник… И по «Уложению уголовному» за воровство и плетьми бьют, и на каторгу гонят — да все не та казнь, не те муки, что за смертоубийство. Теперь понял?

— Другое дело… Сразу бы и сказал. А это чего? — прижался Ванька к забору.

— Ах ты, деревня! Неужто раньше не слыхал? Ночной сторож в колотушку бьет и кричит, чтобы самому не страшно было. Сейчас опять заорет.

И правда: впереди раздался понятный, а потому не страшный теперь сухой стук и крик: «Посма-а-атривай!»

— А мы теперь как?

— А мы теперь за ним, покамест он за угол не повернет, свой околоток обходя. Тогда главное — на другого не нарваться, на молчуна.

Наконец Камчатка остановился, придержал налетевшего на него Ваньку и тихонько свистнул. В ответ прозвучали два тихих, но отчетливых свиста, и от забора отделилась черная тень.

— Ты, Гнус? — громко прошептал Камчатка.

— А кто ж еще? — прошелестело со стороны тени. — Валите сюда.

— Как у нас дела обстоят? Ты был там? — быстро спросил главарь.

— Все спят, света нет нигде. Солдаты колготились дольше всех, но уж полчаса, как затихли.

Увидев, что старшие крестятся и бормочут, Ванька перекрестился и сам — рука не отвалится. Молча пошли за Степкой, спустились к реке.

— Зачем нам на реку, Камчатка? — спросил Ванька.

— На Яузу-то? Забыл, что ли, что дальше улицы на ночь перегорожены рогатками? Если по земле нам не подступиться, по речке подплывем.

Плыли в малой лодчонке и недолго. Вот и дворец чернеется. Поднявшись к нему по берегу, Ванька чуть не отскочил: дворец в ночной тиши отнюдь не молчал — поскрипывал и даже вроде как стонал.

— Эфто ничего, ничего, про эфто вся Москва знает, — зашептал, успокаивая его, Камчатка. — Строили в спешке, лес загодя не заготовили, сколотили чудите из сырого. Домина сей день под солнцем постоял, нынче рассыхается. Все путем. Теперь за угол. Вот наше окно.

Ванька легко забрался на плечи Камчатки и сразу, без всяких подтягиваний, оказался прямо перед окном. Окно косячное, мелкие стекла вставлены в дробную раму, изнутри заперто — а ты чего ожидал? Он нашарил за пазухой «фомку» и принялся орудовать, отжимая створку. Раздался громкий треск, и окно со звоном распахнулось. Треск и того пуще звон показались Ваньке оглушительными, плечи Камчатки шатнулись под ним, однако он не растерялся, сунул ломик за пазуху и будто запрыгнул в комнату.