Искатель, 2014 № 08 - [36]

— Это уму непостижимо! Какое вопиющее и безобразное искажение данной нам действительности! Разве они имеют право считать, что им дано некое прозрение свыше? — надрывался мистер Брок, сверкая блестящей залысиной в свете десятков свечей.

— О, вы имеете в виду Бога? — с учтивостью осведомился мистер Браги, высоко вскинув густые брови над раскосыми карими глазами.

— Ни в коем случае! Как эта нелепость пришла вам в голову? Я имею в виду тайное знание, скрытое в разуме любого человека, информацию, заложенную в индивидуума по праву рождения. Но меня возмущает нечто иное! Эти глупцы, возомнившие себя полубогами, слегка приоткрыв завесу над этой тайной, уподобляются чуть ли не религиозным сектантам, пренебрегая рациональным в пользу чего-либо субъективного и невещественного!

— Позвольте, господа, — спокойным голосом решил рассудить споривших мистер Бальдр. — Но разве вы не допускали мысль, что эти люди, о которых вы имеете честь говорить, творцы искусства, имеют всего лишь более глубокое восприятие нашего мира, вникают в саму суть бытия и, какая неожиданность, натыкаются на незримую грань, предел? И, постоянно и неустанно ища освобождение от сковывавших нас оков повседневности и тусклости, они научились по-другому воспринимать действительность, перерабатывая и пропуская ее через призму своего внутреннего мира. Как бедна наша действительность на настоящие эмоции! Вероятно, у каждого из вас во время самых бурных и страстных переживаний возникало внезапное осознание того, что это — предел возможностей чувств. Вы же не станете отрицать, что по-настоящему реальный мир находится в нашем сознании. Именно там простирается безграничный, как безбрежное бесконечное море, простор воображения! В действительности, напротив, краски тускнеют, чувства притупляются, и нам остается упиваться только жалкими останками, неким блеклым предчувствием самих ощущений.

Голос говорившего мистера Бальдра, и так всегда тихий и умиротворенный, к концу речи снизился до едва заметного шепота. Оппоненты, внимательно слушавшие коллегу, окончательно затихли и прониклись его успокаивающим тенором.

— Кажется, я понимаю, о чем вы говорите. Именно благодаря переосмыслению бытия через внутреннее самосознание и создаются произведения искусства, так поразившие нашего чересчур рационального мистера Брока своим несоответствием с жизнью. Видимо, под внутренним «я» и индивидуальным развитием духа он и подразумевал тайную информацию, данную людям с момента рождения. Не так ли?

Мистер Брок, не нашедший сторонников своей точки зрения, изрядно сконфузился, как это часто бывало с ним после очередной вспышки, и промычал нечто утвердительное.

Разговор понемногу продолжался, но постепенно окончательно затих. К замку неслышно подкралась ночь и опустила свой тяжелый бархатный покров на его обитателей. Флорентина давно уже клевала носом и опасно балансировала на грани между сном и явью. Ей сложно было сказать, где заканчивалась мерная речь мистера Бальдра и начинались ее собственные слова и предположения. Мысли этого проницательного человека часто были созвучны и с ее суждениями.

Несмотря на юный возраст, а девочке только минуло двенадцать лет, она привыкла напряженно думать над всеми вопросами жизни, и не важно, насколько существенны они были. Сложно сказать, повлияло ли здесь отсутствие сверстников, а следовательно, и нужного в этом возрасте Общения, чрезмерное увлечение книгами, пытливый любознательный ум иди трагедия в настолько раннем детстве девочки, что это происшествие не должно было оставить никаких видимых следов. Но все вкупе, несомненно, способствовало скорому духовному росту ребенка. Привыкшие к этому за долгие годы учителя давно перестали обращать внимание на одаренность Флорентины, принимая это как должное. Но всегда печальный взгляд матери подолгу был устремлен на единственную и драгоценную дочь, и сердце ее полнилось тоской и невыразимым, а оттого мучительным предчувствием надвигающейся беды.

Старинные массивные напольные часы в облицовке из мореного дуба тяжелым басом разорвали сонную тишину обеденного зала, отразившись гулким эхом в головах сидящих людей. Все вздрогнули и, словно очнувшись от оцепенения, стали оживленно собираться и переговариваться между собой. Под цепким взглядом гувернантки Флорентина, повернувшись к матери, сделала изящный реверанс со словами «bonne nuit, maman[4]» и, дождавшись ответной несколько меланхоличной доброй улыбки и кивнув на прощание остальным, легко выпорхнула из зала.

Уже глубокой ночью в голове лежащей под плотным шелковым балдахином девочки снова зазвучали чудные музыкальные переливы, потрясая и будоража ее волшебными неземными гармониями. У Флорентины спешно мелькнула мысль о том, что неплохо было бы обсудить это с дорогам ей мистером Бальдром. Но мысль появилась и быстро исчезла, растворившись в холодном лунном мерцании, струящемся в уплывающем сознании девочки. Хороводы бесплотных образов ярким водоворотом закружились в ее воображении, и тихий сон, полный сказочных чудесных тайн, принял ее в свои объятия.

* * *

«И жесткие звуки влажнели, дробясь,