Искатель, 1979 № 03 - [23]

Насупясь, Дженкинс нервно поправил завитки огромного парика. С притворной непринужденностью быстро заговорил:

— Ваше величество, разрешите закончить предыдущий разговор… Я думаю — и это бесконечно искренне — все интриги исходят от Карла. — Дипломат поднял на Петра твердый взгляд. — Ваше величество! Англия решительно намерена развеять ваши сомнения! В войне со шведами она и впредь будет на стороне России! Я зашел вас заверить в этом…

— И впредь? Интересно! А какие же услуги вы оказывали нам до сих пор?

— Король Георг… — Дженкинс растянул бескровные губы в вымученной улыбке. — Король Георг, — снова споткнулся он, — не мешал вам делать завоевания на Балтийском море, так как…

— Так как не было возможности помешать тому!

Царь так глянул на непрошеного гостя, что тот невольно опустил глаза. Ягужинский смотрел на Петра с любовью и легкой укоризной — поймал ответный взгляд: а шут с ним, надоело церемониться!

— Такое понимание сожаления достойно, — усилием воли Дженкинс обрел видимое спокойствие. — Однако мы непреклонны в желании остановить шведское пиратство на морях. Англия тоже жаждет поставить Швецию на колени, — Голос англичанина сильно истончал.

— Лестно слышать сие! — неожиданно развеселился Петр, хохотнул, повел глазами на Ягужинского. — Может, на том и составим письменный трактат?

Дженкинс чувствовал себя неловко, изворотливость сильно изменила ему. Царь повернулся к дипломату спиной.

Оставшись, один, Петр задумчиво повертел серебряный глобус, стоявший на, трех китах. Царапнул ногтем от Санкт-Петербурга через Финский залив. Закурив коротенькую трубочку-носогрейку, присел к столу, потянулся за гусиным пером и замер, вспомнив недавний разговор с Алешей, с сыном.

«…России назначены определенные пределы на лице земли, — говорил Алексей. — Всякий раз, когда персы и ассирияне хотели перенести свои границы за Геллеспонт, они терпели поражение… Для древних римлян предельной границей на востоке был Евфрат, на западе — Эльба, за кои они напрасно тщились распространяться… А турки! Они не смогли утвердиться на западе и два раза тщетно осаждали Вену… Не подбивает ли нечистая сила и Россию на то же самое на Балтике?…»

«Сравнил! Сравнил хлябь с Иоанном Великим! — выдохнул Петр. Гнев был где-то глубоко, жег невыносимо, но прорваться не мог. — Совесть ты до дыр износил! Добродетель, без разума пустота есть…»

«Бесы тебя толкают на разорение храмов, на воздаяние неприятелю мщения, — Алексей повел прозрачной ручкой, сделал книксен. — Но мудрым смирением можно возвернуть куда больше, чем мечом! Не меч, а мудрое смирение надобно России…»

«Умаялся ты от праздности, — сказал тогда Петр отцовски твердо. — Пошлю-ка я тебя в армию, засажу за артикулы. Делом настоящим займешься».

«Не снесу я воинских трудов. Телом слаб».

«Тогда отправляйся в Новгород — лес дубовый готовь для флота. В том и будет твоя польза Отечеству».

«В Новгород не поеду. Наипаче всего желаю чина монашеского».

Очнувшись, Петр принялся быстро писать. Сказал тихо вошедшему Ягужинскому:

— Вот, Павлуша, свези поживей Апраксину. Указ в марш!

6

На окраине Санкт-Петербурга — в черепичных крышах, острых кровлях, утыканная ветряными мельницами с флюгерами, вся в подстриженных деревьях раскинулась Немецкая слобода.

В эту слободу, воровски озираясь в темноте, шел царевич Алексей. Шел осторожно, прислушиваясь, часто спотыкаясь. Подойдя к невидимому домику, тихо стукнул в ставень. Когда мсье Буланже отворил, царевич вошел спешно, почти вбежал.

— Никак за вами следят, ваше высочество? — елейно справился Буланже, проверяя засовы.

— Следят! Смотрельщиков за мной много, — долго не мог отдышаться Алексей. — Худо мое житье, худо! Пришел я в последний раз, иначе схватят…

Глаза царевича стали мглистыми, лицо позеленело, руки не знал куда девать. Француз, однако, был доволен. Усадив Алексея в кресло, подлетел к конторке, заваленной чертежами и ландкартами, освободил место для бутылки рейнского и двух бокалов. Подумав, плутовато и недобро глянул на гостя — с ласковой насмешечкой. Достал из створчатого шкафчика вторую бутыль — бургундского. Неслышно, по-кошачьи, приблизился что-то спросить. Алексей вскинулся, задрожал. Француз затараторил, жестикулируя маленькими ручками:

— Ваше высочество, у меня можете быть покойными, — взгляд преданный, собачий, прыгающий по лбу, волосам, изучающий.

Алексей, широко раскрыв глаза, смотрел в разноцветные прыгающие зрачки. Успокаиваясь, безвольно зашептал.

— Сегодня не надобно пить, не надо. Вино ум отягощает…

— Что вы! Напротив. Придает мыслям ясность и живость. Старое бургундское! Ваше высочество! Это вино из солнца и огня, божественная амброзия — напиток римских цезарей!..

Мягкий вкрадчивый голос мсье Буланже бередил душу, старое бургундское огнем ударило в голову.

— Богом России начертано быть сухопутной державой, — заговорил Алексей. — Пагубно переделывать природу государства и натуру людей. Зачем вести тяжкую войну за эти больные и простудные места? Народ морится голодным кормом, монахи учатся прядению, в казну забираются серебряные оклады с икон. В церквах отменены крестные ходы! Военные походы — то к Черному, то к Балтийскому морю… России нужна вода, говорит батюшка. А зачем? Ведь жили без этих дьявольских морей — благочестиво, по православному древнерусскому чину, по византийским канонам. Пятьсот лет жили!..