Искания - [6]

      От ламп круги.

Шарик летит…

     Замирай…

Всю жизнь

    сумасшедшие игроки

записывают номера.

Ползут морщины

        по бледным лбам,

сидят,

    толстовки горбя…

«Nʼest pas la comme ça

   à dout la va banque,

chemin de fer,

      écarté,

         пур-буар».

Лицом

   на граненой люстры

            зенит

перевертывается взлет,

и секунду лежит

       и секунду звенит

баллада

   валетовых лет:

«Я должен видеть даму пик

   в атласе и плюще,

которой знак сидеть привык

   вороной на плече.

Вниз головой, вверх головой

   в колоде голубой,

минувших лет эквивалент,

   – Monsieur, так вы – валет?!

В цепи нагрудной блеск камней,

   берет студента – синь.

О дама пик, приди ко мне

   и сердце принеси.

Но в дом развееренных карт

   идет, идет король

и на десяток черных карк

   с плеча глядит орел.

В кустах пиковых путь тернист.

   Сердца горят в лесу.

Удар – бубновой пятерни

   бумажному лицу».

Посылка

– Спасенья… Дама!.. А!.. – И вот

   игрок, входя в азарт,

меня в клочки с досадой рвет…

   Прощай, Колода Карт!

Сеню обступили:

   – Сыграйте! Сыграйте! –

Мечется Семен

      в человечьей ограде.

В углу

  китаянки и англичанки

руки вымывают

  в звенящем ма-жанге:

никакой пользы

  от камня чужого –

выкинут бамбук,

  объявлено чжоу.

Китаец быстр,

  строит систр.

Янки – по-другому:

  льнет к дракону,

ветер забракован,

  поставит он к

дракону дракона,

  объявит конг.

Думает Сеня:

     вернуться назад?

Или окунуться

     в игру, в азарт?

Сам крупье

     по ковровой тропе

идет,

  предлагает

      место крупье.

– Не сметь уходить!

    Уходить не сметь!

Или играть,

    или смерть! –

Широк на крупье

     костюм леопардий,

лица звериные вокруг.

        (Убьют!)

Сеня предлагает

     шахматную партию.

– Можно шахматную.

        Ваш дебют! –

Черный крупье

   глаз отверз,

восьми пехотинцев

     желты контура:

Тура. Конь. Слон. Ферзь.

    Король. Слон. Конь. Тура.

Друг на друга смотрят четы их:

  Е2 – Е4.

Крупье дорога каждая пядь:

  Е7 – Е5.

Сеня слоном.

     Двинул его

  на С4 с F-одного.

Крупье – конем.

      Ход есть:

  В8 – С6.

Сеня – ферзем.

      Крупье, смотри:

  D1 – F3.

Крупье – слоном идет,

         озверев,

  на С5 с 8F.

За шапку Семен

      взял ферзя,

с F-трех идет,

       форся.

Смотрят все, окурки дымят:

  F7

  + и X[2]!

Побледнел крупье

        обличьем,

с языка

   течет слюна.

Слон в размере

      увеличен,

Сеня вполз

     на слона.

Игроки теснятся.

       – Боже!

слон все больше,

        больше,

           больше,

ширится,

     резиновый,

дым идет

    бензиновый…

Распирает

  стены слон,

стены рухнули –

  на слом.

И Семен,

  башкой к луне,

уезжает

  на слоне.

9

Глава, доказывающая пылкую любовь автора и вдохновенным и отечественным лирикам.

Семен себя

  торопит,

но вдруг –

  сверкнувший луч,

и поперек дороги

  журчит Кастальский ключ.

Воды все больше

  прибыль,

волны – костяки,

плывут, плывут –

  не рыбы,

плывут, плывут стихи:

«Постой, останься, Сеня,

  будет злой конец.

Проглотишь, без сомненья,

  трагический свинец.

Отец твой кровью брызнет,

  и должен он сгореть.

А, кроме права жизни,

  есть право умереть.

Он не придет к низине,

  поверь мне, так же вот,

как летний лебедь к зимним

  озерам не придет».

– Никогда, никогда

я не думал, не гадал,

   чтоб могла, как В. Качалов,

     декламировать вода! –

      А вода как закачала,

        как пошла певать с начала:

«Эх, калина, эх, рябина,

комсомольская судьбина.

Комсомольцы на лугу,

я Марусеньку люблю.

Дай, любимая, мне губки,

поцелую заново,

у тебя ведь вместо юбки

пятый том Плеханова».

Ах, восторг,

   ах, восторг!

(Пролетела

   тыща строк.)

Ну, а Сеня

   не к потехе,

надо ж быть

   ему в аптеке.

Город блещет

   впереди,

надо ж речку

   перейти.

Но мертвых стихов

   плывут костяки,

плывут, проплывают

   трупы-стихи.

«Отлетай, пропащее детство,

Алкоголь осыпает года,

Пусть умрет, как собака, отец твой,

Не умру я, мой друг, никогда!»

Стихи не стихают…

   – Тут мне погибель,

Как мне пройти

    сквозь стиховную кипень?

Аптека вблизи

   и город вблизи,

а мне помереть

   в стихотворной грязи!

В то время я жил

   на Рождественке, 2.

И слабо услышал

   как плачется Сеня,

вскочил на трамвай,

   не свалился едва,

под грохот колес,

   на булыжник весенний.

И где ужас

   Семена в оковы сковал,

через черные,

   мертвые водоросли

перекинул строку Маяковского:

«год от года расти нашей бодрости».

И канатным

     плясуном

по строке

    прошел Семен.

10

Глава эта посвящается ядам и людям, ядами управляющим.

В золотой

    блистают

        неге

над людскою

      массою –

буквы

   АРОТНЕКЕ,

буквы

  РНАЯМACIE.

Тихий воздух –

      валерьянка,

Аптечное царство,

где живут,

   стоят по рангам

         разные лекарства,

Ни фокстрота,

     ни джаз-банда,

все живут

    в стеклянных банках,

белых,

    как перлы.

И страною

     правит царь,

        Государь Скипидар,

Скипидар Первый.

А премьер –

      царевый брат

граф Бутилхлоралгидрат,

           старый,

               слабый…

И глядят на них

       с боков

бюсты гипсовых богов,

         старых эскулапов.

Вечера –

    в старинных танцах

с фрейлинами-дурами,

шлейфы

   старых фрейлин тянутся

             сигнатурами.

Был у них

     домашний скот,

но и он

    не делал шкод,

на свободу

     плюнули

ка́псули

   с пилюлями.

– Кто идет?

     Кто идет? –

грозно спрашивает

        йод.

Разевая

     пробку-рот,

зашипел

   Нарзан-герольд.