Искания - [4]

      Саню и

Чистописание!

Надзиратель

      поднял вой,

прибежал городовой, –

в воду канул

      гимназист,

невысок

     и неказист!

Встал учитель

      на порог:

– Повтори,

     лентяй,

        урок!

Что мальчишке

      до урока?

Перед ним

     легла дорога

голуба и широка.

    Сахарные берега…

4

Глава сладостная, посвященная деликатности, полному собранию сочинений П. С. Когана и зубоврачебному креслу.

Берег моря.

     Где я?

         Стоп!

Вкусный,

    сладкий запах сдоб…

Изменили

    мне силенки,

устаю,

   устаю!

В поле

   сахарной соломки

я стою.

Я ж

  не сладкого искал…

Сколько

   сахара-песка,

что за розовая ваза!

Ах, как пенится

      у скал

Море

   Клюквенного Кваса.

Золотятся пески –

самый лучший

      бисквит!

Горный

    тянется хребет –

чистый, радужный шербет!

А в долине,

       вдали,

но отсюда

    недалек –

разноцветный

        городок

в бонбоньерке

       залег.

Белосахарных палат

расцветают купола.

– Заходи,

    стар и млад,

хочешь,

   кушай мармелад,

хочешь,

   губы шеколадь,

наряжайся

     в маки, –

хорошо

    щеголять

в серебряной

       бумаге!

Посмотри

     на домик тот,

это – торт.

Ну, а это

   фортепьяно

сделано

    из марципана.

   Гуляют

    ангелочки –

   на плечах

    кулечки,

   в обертках,

    как шейхи,

   раковые

    шейки.

Прямо, прямо

    нет спасенья!

От соблазна

    плачет Сеня.

    Ах,

   он бы съел

   ну хотя бы

   монпансье.

Посредине города,

неширок и короток,

домик

   из печеньица,

а оттуда

   голосок,

словно

   ананасный сок:

– Мое вам

   почтеньице!

В райские

   кущи

заходите,

   скушайте

абрикоску,

   сливку,

вишневую

   наливку.

Не стесняйтесь,

   заходите!..

Сеня,

   слюни вытерши,

видит:

   Главный Кондитер

   с Главною Кондитершей.

Сколько, сколько

   сладостей!

Где ж это

   кончается?

У Сенечки

   от слабости

все в глазах

   качается.

Время клонится

  к восьми.

И весь мир

  просит Сеню:

– Слушай,

  скушай

этих яств новизну!

  Ну, возьми!

  – Не возьму…

А мальчиковы

       пятки

вязнут, вязнут в

       патоке.

Па-атока тяну-чая,

ги-бель неми-нучая,

тя-анутся

  сладкие

   ли-ип-кие

        нити…

– На помощь,

на помощь,

  спасите,

    вытя –

      ните!

То –

 ну!

То –

  ну! –

А хитрая

   Кондитерша

смеется:

   – Да нну?

Вот уже рубашка

   в патоке подмокла.

Но что это?

   Откуда это

     мчится подмога

Кем это

   выслано

соленое

   и кислое?

Армия

   столобая –

мчится

   соль столовая,

а за нею

   мчится

перец

   и горчица…

Как ударила

      соль

в сахарную

     антресоль!

Как повылетел

       хрен –

шоколады

     дали крен!

А горчица

     горячится:

– Эх!

   Не грех –

бей в мускатный орех!

Кондитерша

    кубарем,

блещет

   нижним бельем.

Ну-ка,

  уксус откупорим,

обольем,

    обольем!

Налетают,

     налетают

стаи перца

     на туман,

тают,

  тают,

    тают,

       тают

шоколадные дома…

И сахарная жижица

льется

    и движется.

5

Глава, написанная к сведению библиотекаря. Что читали Пушкин и Чуковский?

Странной силою ведомый, я вошел в гусиный домик.

За столом и чашей пунша, в свете карточной игры,

под тик-так часов-кукушки ждали Андерсен и Пушкин,

Гофман, Киплинг и Чуковский, Кот Мурлыка, Буш и Гримм.

И сказал Чуковский: «Сядьте! Мальчик Сеня, ты – читатель,

и, конечно, как читатель, без завистливых затей,

ты рассудишь, ты научишь, кто из нас, сидящих, лучше

пишет сказки для детей!»

Тихо

   и нерадостно

начал сказку

   Андерсен –

маленький,

   ледащенький

     седой старичок:

«Лежали вместе

   в ящике

Мяч и Волчок.

– Души я

   в вас не чаю,

люблю вас горячо…

Давайте повенчаемся…–

   Мячу

     жужжит Волчок.

Но,

  гордостью наполненный,

Мячик говорит:

– Я с Соловьем

помолвлена,

он – мой фаворит.

Ему отдам

  невинность я! –

Наутро

   Мяч исчез,

Волчок

   не в силах вынести…

Прощайте,

   жизнь и честь!

Прошло

   немало времени,

но жег

   любовный яд…

– Наверно,

   забеременел

Мяч

   от Соловья.

Я видел

   на „ex-librise“

Соловья в очках… –

Тут мальчик

     взял

      и выбросил

через окно Волчка.

Истерзанный,

   искусанный,

с обломанным плечом,

Волчок

   в клоаке мусорной

встретился

   с Мячом.

– Любимый мой!

   Согласна я

стать

   твоей женой!..

(Сама ж

   ужасно грязная,

с дыркой

   выжженной.)

Волчок

   ответил,

      сплюнувши:

– Я был

   когда-то

      юношей,

теперь же

   поостыл, –

иная ситуация…

К тому ж

   решил остаться я

навеки

   холостым!..»

Тих

   и нерадостен,

кончил сказку

   Андерсен,

и совсем

   иначе

Афанасьев

   начал:

«В дальнем

   государстве,

в тридесятом

   царстве,

у того

   царя Додона,

у Великого Дона,

что и

   моря синевей,

было

   трое сыновей.

Вот идет

   первый сын

мимо

   черных лесин,

а ему навстречу –

   ишь как! –

лезет мышка-норышка,

куковушка-куку́шка,

   и лягушка-ква́кушка

из озерных глубин:

   ква –

     кум –

       бинь…

А за ними

   кыш –

По-Лугу-Поскоки́ш,

   а за ними

      вишь? –

Я Всех-Вас-Дави́шь.

Лесиная

   царевна

Лиса

   Патрикевна,

из сосновых

   капищ –

Михаил

   Потапыч,

и фыркает

   кофейником

Кот

   Котофейников».

Тут промолвил Сеня нежно: «Это ж длится бесконечно,

это старо, длинно, скучно, ну, а я весьма спешу».

«Погодите! – крикнул Гофман. – Пусть на миг утихнет гомон,

и прочту, что я пишу:

„В тысяча восемьсот (звездочки) году

в Городке Aachenwinde

жил Советник fon der Kinder,

ростом с Какаду.

Знали Жители

   давно:

был der Kinder

   Колдуном.

Ночью Дом

   стоял вверх Дном,

и стоял

   у Входа

      Гном.

И была

   у Колдуна

дочка малая

   одна –

Kleine Anchen,

   kleine Anchen,