Искалеченный мир - [38]

Как бы то ни было, Лихо мимолетно посочувствовала тем, кому выпало сегодняшнее дежурство. Сама попадала несколько раз, как же было препогано впоследствии, это что-то… Никому не пожелаешь.

Буба Полушкин стоял, мрачно сопя в роскошные, как у гусара-сердцееда, усы. Невысокого росточка, чем-то неуловимо напоминающий покойного дядю Книжника, он смотрел, как приближается Лихо, демонстрирующая тотальное безразличие к его уязвлённой гордости.

— Я вас ничем не огорчила? — мимоходом поинтересовалась блондинка, широко и наивно раскрыв глаза. — Порой мне говорят, что я ужасно воспитана… Сама страдаю, и никто не в состоянии утешить!

— Иди-иди… Без комментариев, — пробурчал Полушкин, стараясь не глядеть на неё, уделяя львиную долю внимания проезжающему мимо «Горынычу».

Лихо, насквозь проигнорировав высказывание командира поста, остановилась прямиком напротив него, глядя с восторженной доброжелательностью. Лицо Бубы медленно становилось насыщенно пунцовым. Сзади раздались негромкие смешки, и от одного из маячащих там силуэтов долетело сдавленное: «Прищемили Бубу…»

— Кому Буба, а кому — Яков Миронович Блотнер! — Роняя слова в темноту чугунными гирьками, Буба покосился за спину. — Или мне повторить?

Ответом стало извиняющееся покашливание, доказывающее, что авторитет у отца-командира, отвечающего за данный пропускной пункт, всё-таки имеется. Хотя и не совсем железобетонный.

— Чего тебе надобно, белобрысая? — обречённо вопросил Яков Миронович. — Не стой над душой, сама понимаешь, какое утречко поджидает. Спрашивай, ежели чего накипело, и отвали. Ну?

— Как дела? — Блондинка перестала валять дурака и смотрела цепко, неотрывно. — Что-то вы сегодня в расхристанных чувствах, я уж думала — не пустите на ночлег. Случилось что?

— Да никак дела, — печально раскололся Буба. — Вообще никак. Такое ощущение, что плющить нас начнёт ещё задолго до рассвета. И непонятно — с чего бы такие мысли? Но витает вокруг, витает, липнет… Ах, да — совсем забыл: «иголка» позавчера крякнулась. С концами.

— То-то я еду и ни рожна не понимаю — чего-то не хватает в пейзаже. — Лихо изумлённо покачала головой. — А, эвон что сотряслось. Наш ответ пизанскому перекосу благополучно накрылся…

Останкинская телебашня, «игла», наклоненная шаловливой ладошкой Сдвига, все двадцать с лишком лет торчала в окружающем пейзаже под углом в семьдесят пять градусов. Не отклонившись от этой величины ни на йоту. Это, собственно, была не единственная «шалость» Сдвига. Но в столице — пожалуй, одна из самых впечатляющих.

— Красиво дюбнулась, — поделился подробностями Буба. — Лично видел. И неожиданно так, как будто невидимую подпорку вышибли. Самое интересное, что шарахнулась она не в ту сторону, в которую по всем параметрам должна была чебурахнуться. Вопреки всем законам физики и здравого смысла.

— А где ты последние тридцать пять зим видел здравый смысл? Что касается законов физики — здесь ещё не всё так похабно. Отсюда вывод — садиться на унитаз теперь надо с большой опаской. Мало ли что…

— Ну в принципе — всего можно ожидать.

— Это всё? — деловито уточнила Лихо. — Давай, женщина любит ушами… Не останавливайся.

— Да были днём какие-то нестандартные передряги… Не в нашей степи, правда. С южной стороны. Точно ничего не знаю, вроде бы зверья попёрло, как из прорвы, еле отбились. Обычно перед такими ночками они тише воды ниже травы — а тут такой аврал. Вот и дёргаюсь, честно говоря…

— Всплеска не было? — Вылезший из «Горыныча» Книжник присоединился к беседе, больше напоминавшей предельно мягкий, но вдумчивый допрос.

— Нет.

— Точно?

— Куда уж точнее! — Яков Миронович удивлённо посмотрел на него. — Раз уж я тут стою и разговоры с вами разговариваю. Ещё вопросы имеются?

— А что бы ты хотел, чтобы я у тебя спросила? — Лихо обозначила легкомысленную улыбочку, поведя бедром. За спиной у Бубы восторженно крякнули.

— Ничего. — Полушкин начал отворачиваться, давая понять, что разговор завершён в полной мере.

— Мы тут рядышком с тобой заночуем? — Лихо довела улыбочку до предела и тотчас погасила её, став полностью серьёзной. — Можешь не отвечать, вижу, что жаждешь утром увидеть меня и понять, что начавшаяся депрессия — это далеко не самое большое из всех зол. И дружеское предупреждение — «плескалки» держите поближе.

Она повернулась и пошла к машине. Алмаз терпеливо ждал, на всякий случай не став глушить мотор. Лучше перестраховаться.

— Какие прогнозы? Что дальше? — Шатун внимательно посмотрел на вернувшихся друзей. — Судя по вашим лицам — ничего особенно жуткого вы не услышали.

— И ничего такого, что заставляло бы загадочно лыбиться, как та Дуня из Лувра. — Блондинка почесала бровь. — Разве что — «иголка» навернулась. Причём, я бы сказала — нестандартно загремела. Что удручает и наводит на весьма скверные мысли… Ладно, ночуем в машине. Алмаз — давай туда, к стеночке припаркуйся, и на боковую. Вы как хотите, а я дрыхать…

Через полчаса все спали, и только бойцы Бубы Блотнера исправно несли свою службу, заранее маясь дурным предчувствием.

Шатун вынырнул из сна, в первую очередь оглядываясь вокруг, а уж потом начиная протирать заспанные глаза. Утро уже наступило, и что характерно — вполне оптимистическое утро, не дающее никаких поводов для уныния.