— Трофимов, на выход. — В открытую дверь камеры заглянул мордастый конвоир.
— С вещами? — привычно поинтересовался я.
— Тебе, смертнику, какая разница? — так же привычно ответил он и добавил: — Остальные тоже готовимся.
— Командир, — раздался голос Зямы из угла, — да пребудет с тобой еврейское счастье!
— Зяма, ты его благословил или проклял? — с улыбкой поинтересовался Марсель. — Судя по твоей морде, тебе оно не сильно помогло.
Зяма потрогал заплывший глаз, хмыкнул и подытожил:
— Видимо, грешен я сильно. Чего можно ожидать от судьбы, если все мои друзья гои?..
— Молчи, неверный, — с усмешкой заявил с верхних нар Вартанчик.
— Так, — прикрикнул конвоир, — закончили базар. Трофимов, шевели копытами.
— До встречи, парни, — попрощался я и вышел в коридор.
— Лицом к стене! Руки за спину!
Я послушно выполнил его требования.
— Сашок, — вдруг зашептал конвоир, — тебе привет от Барона. Он просил передать, что от «вышака» он вас отмазал. Его замысел о признании вас психами сработал. Сегодня комиссия, скорее всего, выдаст «желтые справки» — и домой, на лечение.
— Спасибо, Борисыч, — прошептал я в ответ.
— Не за что, сынок, — вздохнул конвоир и рявкнул: — Чего встал-то! Вперед! Вперед!!!
Я — псих! У судьбы странное чувство юмора! «Желтая справка»… Вот угораздило! Но она все равно лучше, чем военно-полевой трибунал, высшая мера, расстрельная команда и финальный залп. Я — псих. Придется как-то свыкаться с этой мыслью. Единственное, что радует: потом — домой, лечиться. И не голову лечить, с которой у меня все в порядке, а потрепанный и поломанный организм. Первые две недели после начала следствия нас дубасили два раза в сутки, выбивая нужные оппонентам Барона показания. Но не успели…
Вот такие невеселые мысли крутились в моей голове, пока Борисыч вел меня к «воронку».
Во дворе обнаружилось, что у «воронка» спущено колесо. И пока водила, чертыхаясь, его менял, я мог чуть-чуть отдохнуть от камеры.
— О, капитан, тебя уже на расстрел повезли? — раздался за спиной голос и ржание трех глоток.
Я обернулся. На крыльце стояли три сотрудника оперативно-следственной группы, именуемые в народе палачами. Именно эти товарищи, которые нам вовсе не товарищи, и выбивали из нас показания.
— Ты, сука, лучше молись, чтобы нас грохнули, — с усмешкой ответил я, — потому что, если мне или кому-то из моих парней удастся выжить, вы недолго задержитесь на этом свете.
— Ой, напугал, — усмехнулся тот же палач.
— Я еще не пугал. Ты, видать, не в курсе, что нам «вышака» на «желтые справки» будут менять? Не в курсе?! Очень хорошо! Считай, что я тебя напугал…
— Трофимов, пасть захлопнул и в машину, — крикнул Борисыч. Перед тем, как войти в «воронок», я обернулся и с чувством искреннего и глубокого удовлетворения констатировал факт изменения цвета лица палача с розового на пепельно-серый.
Через полчаса я предстал пред светлы очи группы психиатров. Из посторонних в зале был заместитель начальника особого отдела фронта, курировавший наше дело и головой отвечавший перед противниками Барона за наш расстрел, и Барон (он же генерал-майор Ивлев, он же наш ангел, мать его, хранитель, он же адвокат).
— Заседание психиатрической комиссии медицинской службы вооруженных сил РФ считается открытым. — Майор медицинской службы, эдакий бегемотик с козлиной мордой и большим синяком под глазом, зевая, объявил присутствующим: — На повестке дня вопрос об определении степени психического расстройства капитана вооруженных сил РФ Трофимова А. В., в состав комиссии входят… — «Епа-мама, меня, командира лучшей разведгруппы, пытаются признать психом!» —…комиссия не будет учитывать показания старшего лейтенанта Сунгатова М. Г. и остальных бойцов подразделения «Урал». В их отношении также будет проводиться психиатрическая экспертиза… — «Да, и Марсельку психом будут признавать, и моих головорезов… а как все начиналось…»
Война началась, война — за нефть. Америкосы начали передел мира. Стартовала на Востоке и тихонечко докатилась до нас. Бывшие страны Варшавского договора, а ныне ярые члены НАТО то ли сдуру, то ли умышленно атаковали наших — и закрутилось… Все как всегда: ускоренный марш в глубь России, Смоленск и топтание на месте под его стенами. На этот раз дальше Смоленска не прошли. Армия, как ни странно, была готова к такому развитию сюжета. Потоптавшись восемь месяцев, эти идиоты были вынуждены отступить. Мы начали продвижение на Запад, как когда-то наши деды и прадеды. Ничему людей история не учит…
Меня призвали в армию на второй день войны. Высшее образование и значок КМС по боевому самбо сделали свое дело. Первое дало мне офицерские погоны, а второе привело в спецназ. Совокупность того и другого занесла в разведку. Марселя забрали вслед за мной. Лейтенантов нам дали одновременно, а здоровье и потрясающая физическая сила позволили ему оказаться в той же части, что и я. К тому моменту, когда мы вырезали недружественные нам народы Восточной Европы на их земле — ну, обиделись мы на них, народ должен платить за действия людей, которые им руководят, — я уже был капитаном, командовал группой таких же головорезов, как я сам, имел награды за отличное истребление мирного и не очень мирного населения бывших союзников.
