Исход - [61]

— Да, знаю. Было решение отстранить от командования и вывезти на Большую землю, затем, кажется, решили обождать, Корж настоял.

— Интересно. Теперь понимаю, отчего интересовались моим братом, из всей родни только он и уцелел. Вот какие пироги. Спасибо, капитан, только некогда нам с тобой кляузами, разборами заниматься. Уж пускай они, пусть их, у них время побольше нашего. Есть дело и дело. Дай я тебя обниму, что ли, в ночной кутерьме все может быть. Ну, вот, — они пожали друг другу руки, Трофимов крепко обнял Батурина и трижды ткнулся жесткими губами в его щеку.

— Ничего, нам бы сейчас только выстоять, а там дело другое.

Трофимов говорил правду, ему действительно было совсем безразлично, что с ним потом случится, лишь бы сейчас прорваться и сохранить людей. Не стоит отвлекаться, всему свое время. Сейчас основное прорваться, не для того же держались почти два года, чтобы теперь быть задушенными в этой чертовой западне.

Батурин ушел, неловко наклоняясь под ветки и не оглядываясь, а Трофимов продолжал думать о прорыве; доты, проклятые доты не давали покоя! Так ли уж он виноват в тех бедах, которые собираются ему навесить? Стоп! — сказал он себе. — Стоп! Какой же это подлец нашелся и с какой целью? Ладно, разберутся, жаль, Глушова нет. Каково ему сейчас приходится в самом пекле? И он ничем не может помочь комиссару, как тот всегда незаметно помогал ему. «Держись, старик», — мысленно сказал Глушову Трофимов, припоминая, как здорово сработались они в последнее время.

Между тем к Трофимову продолжали подходить связные, командиры рот и отрядов, он отдавал приказания, распорядился собрать всех автоматчиков и передать их Гребову для очередного броска, приказал сосредоточить в месте прорыва для поддержки все имеющиеся минометы, потом подошел разгоряченный и злой Гребов и стал ругать Почивана и яростно требовать, чтобы его людям выдали еще гранаты для прорыва и последний запас мин. Он так ругался и требовал, что Трофимов, невольно засмеявшись, приказал дать Гребову все, что он просит, и Трофимову стало легче. Он нужен этим людям: Гребову, Кузину, Дьякову, Почивану, он свой для них, они ему верят.

Пользуясь минутной передышкой, Трофимов закурил, чертыхнулся. Ничего совершенно не выходило и не придумывалось. А надо, надо, жизненно необходимо… Конечно, звезд он с неба не хватает; понятно без разъяснений, кто-нибудь другой на его месте смог бы, возможно, действовать лучше, смелее, размашистее. Он все это отлично видит и понимает. Пусть он кадровый военный, а все-таки ему бы лучше всего учить ребятишек основам языка и арифметики или сидеть где-нибудь в горсовете, отвечать на жалобы, а судьба вот распорядилась иначе, и у него в подчинении четыре с лишним тысячи человек, и они видят в нем свою опору и справедливость, — так сложилось, и теперь он просто обязан делать вид, что умнее всех, знает больше всех, и принимать решения: война не ждет, пока появится кто-то выходящий из ряда вон и все правильно разрешит. Он также отлично знает, что ценен не сам по себе, а как выражение воли и желания тех четырех тысяч человек и еще множества других, связанных с этими тысячами родством, дружбой, языком, всеми теми вещами, из которых складывается нация и ее сила. Он согласен отвечать за все, за ошибки, за разгромы, лишь бы прорваться, ему нечего скрывать, все это, как сказал Батурин, — чушь, чушь, выеденного яйца не стоит.

24

Ударные группы партизан-автоматчиков прошли в расположение немцев, и среди окопов и траншей завязался первый в эту ночь рукопашный бой, опять зависали осветительные ракеты, партизаны шли напролом, они шли умирать и знали это и оттого шли с отчаянной решимостью, голодные, легкие, уже решившие, что завтра для них не будет.

И как только автоматчики завязали бой в расположении немцев, рывками перебегая простреливаемую полосу, следом двинулись роты отряда Гребова, все с тем же чувством, умирать так умирать; они выкатились из сплошной темноты леса в дерзком рывке, а у самой кромки леса уже стояли еще два отряда, Петрова и Когтина, готовые продолжить, не дать угаснуть первому броску.

Трофимов, прислушиваясь к неровному шуму недалекого боя, снова и снова оправдывая себя за принятое решение идти в лоб; конечно, можно рассредоточить и попробовать пройти линию оцепления незаметно, частями, но полное уничтожение одного из отрядов, отделившегося и пошедшего именно таким путем, не выходило из памяти. Неизвестно, как глубоко заминирована местность за линией оцепления. У немцев несколько подвижных механизированных частей, и в открытом поле от них не уйти, нет, он принял верное решение.

Гулко ударили немецкие минометы — и все по окраине леса, по сосредоточенным, готовым войти в прорыв партизанским частям. Трофимов приказал маневрировать, не стоять под огнем неподвижно.

Мины рвались все гуще и ближе; Трофимов слышал, как осколки сочно вшлепывались в податливую мяготь деревьев, как падали срубленные сучья. «Если сегодня в ночь не прорвемся, худо», — сказал себе Трофимов.

О Глушове, Шумилове, Скворцове, об остальных, которым выпала участь отвлечь Зольдинга с его экспедицией, Трофимов старался не думать.