Исход - [10]
Длинное, нескладное письмо старосты, написанное на грязной оберточной бумаге, долго переходило из рук в руки. Его внимательно изучали Трофимов и Глушов, Кузин, Батурин; после долгого тщательного обсуждения вызвали Рогова, знавшего Артюхина лучше.
Рогов пришел, быстро и тревожно оглядел лица собравшихся, он сразу подумал о Вере, увидев, что не то, посветлел.
Трофимов подал ему письмо Артюхина; Рогов прочитал, поднял глаза.
— Мой крестник, — сказал он с удовольствием. — Четко мужичок работает.
— Значит, считаешь, верить можно?
— Считаю — да, товарищ командир. Проверяли не раз, кажется.
— Проверяли, это верно. Ну, вот что…
— Анатолий Иванович, — быстро сказал Батурин. — Поручите это мне. Дайте мне группу человек шесть — восемь. — Он поймал взгляд Трофимова и засмеялся. — Ей-богу, засиделся я тут у вас, прокиснуть можно.
Глушов пожал плечами.
— Можно и отпустить, отчего не пустить, если вы сами чувствуете необходимость. Так, командир?
Трофимов машинально кивнул, нашел взглядом Батурина и, в упор глядя в его посветлевшие разом глаза, быстро сказал:
— Стоп! Стоп!.. Хорошо, Рогов, вы свободны. Идите.
От мелькнувшей неожиданно мысли Трофимов нервно поправил воротник гимнастерки и снова коротко переглянулся с Батуриным: все было слишком просто, чтобы не сообразить раньше.
Им обоим одновременно вспомнилась ночь, когда Батурин, весь запорошенный снегом, вернулся в одну из своих отлучек дня четыре назад и, не раздеваясь, прошел к Трофимову в землянку, растолкал его, не стесняясь, вытащил из планшета тетрадочный лист в клеточку, переписанный от руки, и, придвинув к самому носу Трофимова чадящую керосиновую лампу, кивнул на бумагу: «Читай». Трофимов спросонья одурело помотал головой, протер глаза, покосился на чадящую лампу и стал читать. Вчитался, вывернул до отказа фитиль. Тетрадочный лист был копией письма шефа ржанского гестапо штурмбанфюрера Уриха, найденный в бумагах хозкомендатуры и выкраденный человеком Батурина с требованием подготовить и передать в распоряжение гестапо двести комплектов красноармейского обмундирования, желательно ношеного, а также сто комплектов гражданской русской одежды. Перечислено по названиям: брюки, фуфайки, полушубки, шапки зимние, пиджаки, белье, портянки, валенки и сапоги.
Трофимов поднял глаза на Батурина, Батурин вытащил из планшета второй хрустящий лист и, разгладив ладонями, молча положил рядом с первым. Это была ведомость переданного со склада хозкомендатуры в гестапо имущества. И расписка какого-то обер-лейтенанта из гестапо в получении б. у. имущества.
— Молчи, Анатолий, ничего не говори, я их из-под земли достану.
Они занялись тогда разбором информации и приблизительной наброской предстоящих операций, но оба думали об одном.
Прошло всего несколько дней, и вот новое подтверждение.
— Вот идиотизм, — Трофимов раздраженно выхватил из рук Кузина письмо старосты и вновь пробежал его глазами, — так и есть. Все сходится, так, Батурин? Это они нас тогда летом накрыли, гады. Помните, как все непостижимо внезапно получилось? Слушай, Батурин, как там, в донесении: «Двести красноармейского и сто комплектов гражданской русской одежды». Сволочи! Ну, точно все сходится. И ведь с постов так никто и не вернулся.
Трофимов замолчал, то, о чем он думал во сне и наяву все три месяца, кажется, прояснялось окончательно. Ведь в иную ночь ему казалось, что он попросту сходит с ума; все три месяца он искал и не находил причины внезапного окружения и разгрома в начале лета…
— Ничего, голубчики, уйти вам некуда, значит, договорились, командир? Выходим сегодня в ночь, — загораясь каким-то холодным веселым ожесточением поднялся Батурин.
— Добре, — кивнул Трофимов. — Бери сколько хочешь и кого хочешь, надо с ними кончать, я теперь нисколько не сомневаюсь, что это они. Ведь в народе глухо да начинают ходить нехорошие слухи. Партизаны, мол, грабят, насилуют малолетнее население. Помните, тогда в Гавриловке семью полицейского? Кстати, и следов-то никаких не обнаружилось. Ах, мерзавцы, ах, мерзавцы, а везде трубят, что мы не по законам воюем. Вот их и надо прищучить хорошенько! А ты, Михаил Савельич, возьми-ка на себя обнародование этого факта. Чтоб громогласно. Специальный выпуск газеты. И сообщить Коржу, немедленно. Кузин, составь-ка шифровку. Нужно раскрыть людям глаза. Еще в сорок первом, с самолетов сбрасывали у нас диверсионные группы в красноармейской форме, даже с советским вооружением. Ну, Зольдинг, сука, «не по законам военного времени».
От возбуждения Трофимов необычно разговорился; да, тот неожиданный разгром мучил его неотступной болью, да и не только его; к черту, сказал он себе. Не до этого. Резонанс большой будет. Невероятно, подлость на подлости, злодеяние на злодеянии. Какие тут конвенции, будь все проклято. Ни норм, ни традиций — сплошной бандитизм.
За день разработали всю операцию. Батурин долго сидел с Трофимовым и Кузиным.
В группу вошло шесть человек. Батурин отобрал Скворцова, Рогова, Юрку Петлина, Веретенникова и еще одного из роты Шумилова — Тараса Григорьева, прославившегося своим умением снимать часовых бесшумно; цирковой артист, застигнутый войной в Ржанске, великолепный жонглер и клоун, теперь делал одно: безошибочно бросал нож за десять — пятнадцать метров, и не было случая, чтобы он промахнулся; широкий, неестественного разреза рот, через все лицо, загнутый углами вверх, придавал его лицу довольное и даже веселое выражение, с ним было легко, и все радовались, что он вошел в группу. Когда, собравшись вместе, подбирали снаряжение, Григорьев все проделывал один и тот же фокус: подбрасывал два небольших костяных шарика (зеленый и синий) вверх, они по каким-то непостижимым законам, сделав каждый свой полукруг, возвращались в руки Григорьева; тот не сходил с места и едва шевелил кистью правой руки. Батурин, засмотревшись, пытался попробовать, шарики далеко разлетелись в разные стороны и застучали по полу, Батурин поднял и засмеялся.
Действие романа разворачивается в начале 30-х годов и заканчивается в 1944 году. Из деревни Густищи, средней полосы России, читатель попадает в районный центр Зежск, затем в строящийся близ этих мест моторный завод, потом в Москву. Герои романа — люди разных судеб на самых крутых, драматических этапах российской истории.
Действие романа начинается в послевоенное время и заканчивается в 70-е годы. В центре романа судьба Захара Дерюгина и его семьи. Писатель поднимает вопросы, с которыми столкнулось советское общество: человек и наука, человек и природа, человек и космос.
Роман завершает трилогию, куда входят первые две книги “Судьба” и “Имя твое”.Время действия — наши дни. В жизнь вступают новые поколения Дерюгиных и Брюхановых, которым, как и их отцам в свое время, приходится решать сложные проблемы, стоящие перед обществом.Драматическое переплетение судеб героев, острая социальная направленность отличают это произведение.
"Значит, все дело в том, что их дороги скрестились... Но кто его просил лезть, тайга велика... был человек, и нету человека, ищи иголку в сене. Находят потом обглоданные кости, да и те не соберешь..."- размышляет бухгалтер Василий Горяев, разыскавший погибший в тайге самолет и присвоивший около миллиона рублей, предназначенных для рабочих таежного поселка. Совершив одно преступление, Горяев решается и на второе: на попытку убить сплавщика Ивана Рогачева, невольно разгадавшего тайну исчезновения мешка с зарплатой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга открывает собрание сочинений известного советского писателя Петра Проскурина, лауреата Государственных премий РСФСР и СССР. Ее составили ранние произведения писателя: роман «Корни обнажаются в бурю», повести «Тихий, тихий звон», «Тайга» и «Северные рассказы».
В книгу Александра Яковлева (1886—1953), одного из зачинателей советской литературы, вошли роман «Человек и пустыня», в котором прослеживается судьба трех поколений купцов Андроновых — вплоть до революционных событий 1917 года, и рассказы о Великой Октябрьской социалистической революции и первых годах Советской власти.
В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.
Историческая повесть М. Чарного о герое Севастопольского восстания лейтенанте Шмидте — одно из первых художественных произведений об этом замечательном человеке. Книга посвящена Севастопольскому восстанию в ноябре 1905 г. и судебной расправе со Шмидтом и очаковцами. В книге широко использован документальный материал исторических архивов, воспоминаний родственников и соратников Петра Петровича Шмидта.Автор создал образ глубоко преданного народу человека, который не только жизнью своей, но и смертью послужил великому делу революции.
Роман «Доктор Сергеев» рассказывает о молодом хирурге Константине Сергееве, и о нелегкой работе медиков в медсанбатах и госпиталях во время войны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Из предисловия:Владимир Тендряков — автор книг, широко известных советским читателям: «Падение Ивана Чупрова», «Среди лесов», «Ненастье», «Не ко двору», «Ухабы», «Тугой узел», «Чудотворная», «Тройка, семерка, туз», «Суд» и др.…Вошедшие в сборник рассказы Вл. Тендрякова «Костры на снегу» посвящены фронтовым будням.
Действие романа развертывается в разгар войны. Советские войска только что очистили город от фашистских захватчиков. Война бушует еще совсем рядом, еще бомбит город гитлеровская авиация, а на территории сожженной, разрушенной и стынущей в снегах ткацкой фабрики уже закипает трудовая жизнь.Писатель рисует судьбу семьи потомственных русских пролетариев Калининых. Замечательные люди вышли из этой семьи — даровитые народные умельцы, мастера своего дела, отважные воины. Мы входим в круг их интересов и забот, радостей, горестей, сложных семейных и общественных отношений.
Советские люди, герои „Ревущих сороковых", побеждают суровые условия плавания и овладевают искусством охоты на китов. Более того, китобойный промысел сближает их, закаляет волю.
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ АРДАМАТСКИЙ родился в 1911 году на Смоленщине в г. Духовщине в учительской семье. В юные годы активно работал в комсомоле, с 1929 начал сотрудничать на радио. Во время Великой Отечественной войны Василий Ардаматский — военный корреспондент Московского радио в блокадном Ленинграде. О мужестве защитников города-героя он написал книгу рассказов «Умение видеть ночью» (1943).Василий Ардаматский — автор произведений о героизме советских разведчиков, в том числе документальных романов «Сатурн» почти не виден» (1963), «Грант» вызывает Москву» (1965), «Возмездие» (1968), «Две дороги» (1973), «Последний год» (1983), а также повестей «Я 11–17» (1958), «Ответная операция» (1959), «Он сделал все, что мог» (1960), «Безумство храбрых» (1962), «Ленинградская зима» (1970), «Первая командировка» (1982) и других.Широко известны телевизионные фильмы «Совесть», «Опровержение», «Взятка», «Синдикат-2», сценарии которых написаны Василием Ардаматским.
Мыслями о зажиточной, культурной жизни колхозников, о путях, которыми достигается счастье человека, проникнут весь роман С. Бабаевского. В борьбе за осуществление проекта раскрываются характеры и выясняются различные точки зрения на человеческое счастье в условиях нашего общества. В этом — основной конфликт романа.Так, старший сын Ивана Лукича Григорий и бригадир Лысаков находят счастье в обогащении и индивидуальном строительстве. Вот почему Иван-младший выступает против отца, брата и тех колхозников, которые заражены собственническими интересами.