Исчезнувшая библиотека - [30]
Причина, по которой для этих двух авторов изыскиваются столь благородные предшественники достаточно ясна: налицо стремление повысить значимость их свидетельств. Например, по поводу сведении Геллия об Александрийской библиотеке такой знаток, как Карл Вендель, пишет, что «только они и могут претендовать на историческую достоверность», И заверяет нас, будто «к моменту сожжения библиотека Мусея насчитывала семьдесят тысяч свитков» (в: Milkau—Leyh «Handbuch der Bibliothekswissenschaft», III, 1>2, Wiesbaden 1955, p. 69).
Несколько позже Питер Маршалл Фрэзер — голос авторитетный, но одинокий — заявил, что цифры Геллия и Аммиана «определенно должны оцениваться как наименее достоверные из всех» («Ptolemaic Alexandria», Oxford 1972, II, p. 493, сноска 224).
Вендель, без дальнейших дискуссий упростив существующее мнение, возвел как Геллия, так и Исидора к трактату Варрона. Почему к Варрону? Как известно, Цезарь официально поручил Варрону «устройство библиотек» (cura bibliothecarum) (Светоний «Божественный Юлий», 44). Варрон, добросовестный ученый и увлеченный собиратель книг, стал, готовясь к доверенной ему должности, изучать вопрос, в результате чего и появился труд «De bibliothecis». Каких только выдумок не нагромождали, основываясь на этом указании! Вот рассуждения, которые вряд ли можно счесть здравыми. Плиний («Естественная история», XIII, 68-70) ссылается на Варрона, говоря о писчих материалах, используемых в греко-римском мире; ссылается, правда, чтобы подкрепить нелепую (хоть и хорошо изложенную) теорию, которую чуть ниже энергично опровергает: теорию, согласно которой стебли папируса начали употреблять только «со времен побед Александра Великого»! Поскольку Исидор тоже посвящает несколько глав VI книги (9-12) писчим материалам (de ceris, de cartis, de pergamenis, de libris conficiendis — воск, свитки, пергамен, изготовление книг), считалось, что и Исидор опирается на Варрона через Светония. На таком тезисе, например, основывается Г. Далман в статье «Marcus Terentius Varro» энциклопедии «Pauly—Wissova», дополнение VI /1935/, колонка 1221. А. Рейфершейд, издатель «Suetonii Reliquiae» (1860), даже включил эти главы в число «отрывков» из Светония (p. 130).
На самом деле по основному пункту Исидор прямо противоречит Светонию: «Cartarum usum primum Aegyptus ministravit» («Первыми применили папирус в Египте») (VI, 10, 1).
Преследуя с безудержной страстью цель восстановить хотя бы частично написанное Варроном, можно прийти к заключению, что к Варрону восходят все сведения о книгах и библиотеках, встречающиеся у позднейших писателей: в их числе и глава Исидора, озаглавленная «О библиотеках» (VI, 3) (Далман). Доходят до парадокса, приписывая эту главу не Исидору, но «Светонию через Исидора»; так у Маршалла в оксфордском издании Геллия (I, Oxford 1968, p. 272).
На самом деле отрывок из Исидора имеет точки соприкосновения с текстами совсем иного рода. Прежде всего это — «Апологетик» Тертуллиана (18, 5), где мы и впрямь читаем:
Птолемей, прозванный Филадельфом: великий знаток литературы, соперник, думаю, Писистрата в приверженности к собиранию книг /до сих пор текст совпадает с Исидором, VI, 3, 5/, среди прочих грамот, сохранение которых предписывалось либо древностью, либо любознанием, по совету Деметрия Фалерского, грамматика, высоко ценимого в те времена, которому было дано официальное поручение, востребовал также книги евреев… /далее следует парафраз знаменитого пассажа из «Письма Аристея»/.
Также и Иероним в письме XXXIV (К Марцелле) отображает, в самом начале, тот же самый текст, когда пишет о блаженном Памфиле, который хотел основать библиотеку священных книг: «cum Demetrium Phalereum et Pisistratum in sacrae bibliothecae studio vellet aequare» («в заботах о священной библиотеке захотел сравниться с Деметрием Фалерским и Писистратом»).
Таким образом, и на этот раз центральным эпизодом, вокруг которого вращаются другие упоминания о более древних библиотеках, является перевод Ветхого Завета, и обстоятельства его создания переданы согласно рассказу Аристея; этот текст, без сомнения, был Тертуллиану хорошо известен. То же самое просматривается и у Исидора (VI, 3 и 4 «De bibliothecis», «De interpretibus»). Так же, как Тертуллиан, Исидор включает почерпнутые у Геллия сведения о Писистрате (но не о разрушении Мусея, ему не известные) в контекст, где основным событием является перевод Ветхого Завета, каковые обстоятельства воссозданы по словам Аристея: он отражает тем самым традицию, имеющую, по всей видимости, мало общего с Варроном и Светонием.
С «О библиотеках» Исидора (VI, 3) можно провести по меньшей мере три параллели: Геллий VII, 17, 1-2 (=VI, 3, 3), Цец «О комедии» p. 43, 11-13 Koster (=VI, 4: переводы с языков всех народов, а не только еврейских книг), Тертуллиан «Апологетик» 18, 5 (=VI, 5: перевод Ветхого Завета). Возможно, сходство этих трех текстов связано с их непосредственным источником.
6
Ливий
Сенека («О спокойствии души», 9, 5) приписывает Ливию выражение («regiae opulentiae monumentum etc.» — «памятник царственного изобилия»), которым историк описывал гибель 40 тысяч свитков во время пожара в Александрии, устроенного Цезарем. Данное выражение, несколько измененное, встречается и у Орозия, в изложении того же самого эпизода (VI, 15, 31). Это позволяет признать в Ливии источник рассказа Орозия о пожаре (см. главу XVI).
Эта книга — не учебник. Здесь нет подробного описания устройства разных двигателей. Здесь рассказано лишь о принципах, на которых основана работа двигателей, о том, что связывает между собой разные типы двигателей, и о том, что их отличает. В этой книге говорится о двигателях-«старичках», которые, сыграв свою роль, уже покинули или покидают сцену, о двигателях-«юнцах» и о двигателях-«младенцах», то есть о тех, которые лишь недавно завоевали право на жизнь, и о тех, кто переживает свой «детский возраст», готовясь занять прочное место в технике завтрашнего дня.Для многих из вас это будет первая книга о двигателях.
Главной темой книги стала проблема Косова как повод для агрессии сил НАТО против Югославии в 1999 г. Автор показывает картину происходившего на Балканах в конце прошлого века комплексно, обращая внимание также на причины и последствия событий 1999 г. В монографии повествуется об истории возникновения «албанского вопроса» на Балканах, затем анализируется новый виток кризиса в Косове в 1997–1998 гг., ставший предвестником агрессии НАТО против Югославии. Событиям марта — июня 1999 г. посвящена отдельная глава.
«Кругъ просвещенія въ Китае ограниченъ тесными пределами. Онъ объемлетъ только четыре рода Ученыхъ Заведеній, более или менее сложные. Это суть: Училища – часть наиболее сложная, Институты Педагогическій и Астрономическій и Приказъ Ученыхъ, соответствующая Академіямъ Наукъ въ Европе…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающегося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.В основу книги положены богатейший архивный материал, письма, дневники Нансена.