Исчезнувшая библиотека - [21]

Тем не менее Иоанн в своей страстной речи сократил дистанцию и в конечном итоге так представил воображению собеседника превратности этих книг, словно речь все еще шла о первоначальном собрании, составленном тысячу лет назад царем Птолемеем.

«Ты должен знать, — говорил Иоанн, — что Птолемей Филадельф, взойдя на престол, обратился к знаниям и стал весьма ученым человеком. Он разыскивал книги и приказывал, чтобы их доставали для него за любую цену; предлагал торговцам самые выгодные условия, чтобы те именно к нему привозили ценные свитки. Его повеления были исполнены, и вскорости собрание насчитывало (тут Иоанн озвучил цифру, которая не показалась собеседнику чрезмерной) пятьдесят четыре тысячи книг».

Тут Иоанн вспомнил о книге, невероятно популярной среди греческих писателей, которую многократно переписывали, пересказывали и всячески использовали как евреи, так и христиане: рассказ Аристея. И сам прибег к нему. А пересказав этот старый текст, продолжил так: «Когда царю об этом сообщили, он спросил Деметрия (Ибн аль-Кифти, передавший речь Иоанна, называет его Замира): “Думаешь, остались еще на земле книги, которых у нас нет?”

Деметрий ответил: “Да, их еще много в Индии, Персии, Грузии, Армении, Вавилонии и других краях”. Царь подивился услышанному и сказал: “Тогда продолжай искать”. И поиски продолжались вплоть до его смерти». (В этом арабском переложении мир предстает куда более обширным, а достижение цели — полного собрания всех существующих книг, куда более далеким, чем в оригинальном труде Аристея.)

«Так вот, эти книги, — тут Иоанн прервал свой рассказ и сразу перешел к заключению, — хранили все последующие властители и сберегли их до наших дней».

Амр понял, что Иоанн поведал ему нечто очень важное; какое-то время он помолчал, потом, обдумав ответ, сказал другу: «Я не могу распорядиться этими книгами без разрешения Омара. Могу лишь написать ему и рассказать необычайные вещи, которые ты мне поведал». Так он и поступил.

В среднем требовалось двенадцать дней плавания, чтобы доставить письмо из Александрии в Константинополь; немного дольше, имея в виду неблизкий путь по суше, оно шло до Месопотамии; столько же времени требовалось для того, чтобы доставить ответ. Так, около месяца судьба библиотеки зависела от ответа Омара, которого с трепетом ожидал не только Иоанн, но и сам эмир.

В эти дни ожидания Иоанн, с позволения Амра и в сопровождении неразлучного Филарета, еврейского врача, его ученика, автора трактата «О пульсациях» (многие ошибочно приписывали этот труд самому Иоанну) посетил библиотеку. Иоанн чувствовал, что для него это, возможно, последнее прощание, тем более грустное, что он увидел, какого состояния довели сам дом: опустевший, полуразрушенный, при входе — вооруженный отряд. Бродя между шкафами, он молча прикасался к пергаменам, прочесть которые уже не мог. Ориентируясь с помощью осязания, которое изощряется с угасанием зрения, он вынул один из манускриптов и протянул его Филарету. То было «Объяснение творения» Феодора Мопсуестийского, с которым Иоанн много лет назад ожесточенно спорил в семи книгах «О космогонии» — трактате, известном также и латинянам под названием «De opificio mundi» («О творении мира»). Вернулся в мыслях к своим возражениям и испытал от этого удовольствие. В очередной раз убедился, что был прав, утверждая тогда (как он и сейчас утверждал), что естествознание не противоречит библейскому рассказу о сотворении мира.

Вернувшись, он застал у себя Амра. Эмир давно дожидался, ему не терпелось задать вопрос, уже несколько дней его занимавший. Он попытался сформулировать этот вопрос как можно менее обидным образом. Произнес несколько вежливых фраз по поводу посещения библиотеки, куда, как он знал, Иоанн ходил утром. Наконец, приступил к делу.

«В твоем объяснении относительно книг, — сказал он, — ты уверял, будто они постоянно находились в царской сокровищнице, с далеких времен царя Птолемея и до наших дней. Но недавно один чиновник, грек, искренне примкнувший к нашему делу, пришел ко мне под большим секретом и заявил, что это неправда; напротив того, по его словам, все это наследие древних книг, о котором ты мне говорил, сгорело при пожаре Александрии, который устроил первый из римских императоров за много веков до рождения Пророка. А еще наш верный слуга утверждает, что в некоторых храмах Александрии еще хранятся полуобгоревшие шкафы, оставшиеся после того ужасного пожара».

Тут он умолк, заметив смятение своих собеседников. Но если бы он продолжал, то не сказал бы ничего, кроме того, что и так было ясно без лишних слов: его, если называть вещи своими именами, ввели в заблуждение, попросив спасти книги, на самом деле не столь ценные, как в том пытались уверить.

После короткого молчания, мучительного для всех троих, Иоанн предложил выйти из дома и попросил Филарета проводить их к храму Сераписа, точнее, к тому, что от него еще оставалось. Необычайная сила как будто вселилась в тело старика, ринувшегося в эту последнюю, нежданную битву, к которой он даже, кажется, невольно стремился. Место, куда все трое направились, когда-то было сердцем египетского квартала Ракотис. Здесь патриарх Феофил возглавлял верующих во Христа, когда они обрушились на храм Сераписа, роскошью уступавший, как уверял Аммиан, только Капитолию: мрамор, золото, алебастр, драгоценная слоновая кость — все разбивалось на куски, а пергамен, как выяснилось, отлично горел. Уже давно здесь царила тишина, квартал так и не оправился от всепожирающего пламени. Филарет, на лету уловивший цель Иоанна, подвел всех троих к armaria librorum (книжным шкафам). И первым заговорил. Филарет владел латынью, он прочел немало книг на этом языке, когда работал в Вивариуме, в Калабрии, в библиотеке, основанной Кассиодором (в атмосфере, более благоприятной для еврея, чем та, что царила в другом знаменитом западном центре, Севилье, — хотя и этот город ему хотелось посетить — где епископом был Исидор, автор трактата «Contra Iudaeos»