Исчезновение - [6]

2.

Будильник сторожил его сон, чтобы каждое утро в 7.25 разрядиться знакомой до боли мелодией “С чего начинается родина?” и после секундной паузы исполнить прежний, советский, гимн страны, долженствующий проникать в глубины сердца и души величественным, державным звучанием и такими близкими, родными словами: “Союз нерушимый республик свободных…”

Ничего в глубины сердца и души Двойника при первых аккордах гимна не проникало, он бы с удовольствием засунул бы противно вере-щавшую железяку куда подальше, однако этого нельзя было делать – все в его казенной двухкомнатной квартире дома охраны было под контролем. Гимн нынешний он не любил, особенно слова, они отдавали угаром кичливой гордости и неподобающей самоуверенности, но признаться в этом по понятной причине не мог никому. Разве что дочери, однако не делал этого, дабы не поощрять ее на развитие и углубление подобных опасных мыслей. И так она много чего говорит, как бы боком не вышло ей и ему… Из всех слышанных им гимнов более остальных нравились итальянский, американский и еще израильский. Об этом также следовало помалкивать в тряпочку.

Сделанный по спецзаказу в нескольких экземплярах прибор подарил Двойнику куратор. Он же поведал: вождь возил будильник с собой повсюду, гимн пробуждал его и в городах и сельских местностях, где изредка ночевал, и в резиденциях в Подмосковье, на Кавказе, в Крыму и других не менее прекрасных местах, и в роскошных отелях и дворцах во время зарубежных визитов, в последние годы, впрочем, весьма редких. Придя к власти, ВВ, как известно, тут же похерил гимн на мелодию Глинки, принятый в шалые, пьянившие свободой и безнаказанностью 90-е как символ отречения от прежнего мира, и вернул стране прежний, сталинский, с немного измененным текстом. Однако предпочитал быть разбуженным словами сталинского времени.

Двойник, дотошно изучая биографию Самого (изучение диктовалось необходимостью понять психологию вождя), сделал вывод: ельцинский гимн ВВ не воспринял всеми фибрами души еще и потому, что тот знаменовал новую эру российской истории, когда державу оскопили, выдернув из подбрюшья на юге и на западе столь важные и нужные земли; прежде это был дивный, благоухающий букет разнообразных цветов, теперь же некоторые растения в букете выглядели безуханными.

Сон вспорхнул, как птица с ветки, и растворился в пространстве.

Двойник лежал на спине с закрытыми глазами, воцарившаяся тишина побуждала повернуться на бок и сладко подремать, всего-то пять минуточек, после чего – подъем. Со сном у него не было проблем, напротив, ночью он, так ему казалось, продолжал жить насыщенно и эмоционально-изощренно, ночные фантасмагории (а иными они не могут быть) нередко отчетливо помнились, мог пересказать их во всех подробностях. Сейчас же отголосок сна рождал смутную тревогу. Мозг пребывал в отключке, сумеречное сознание не выдавало четкий и ясный ответ, по поводу чего явственно возникла тревога. Бывает, замлеет, если отлежать ее, кисть, словно нет пальцев, их не чувствуешь – поменяешь позу и со слабым покалыванием, сродни комариным укусам, кровь начнет поступать в сосуды, пальцы начнут оживать, пока не приобретут прежнюю гибкость и подвижность. Сейчас вяло-беспомощные нейроны гиппокампа тоже замлели и не реагировали на команду – вспомнить.

Минута-другая, и все восстановилось, поплыли, как в кино, кадры ночных видений: охотничья сторожка, сумрачные бревенчатые стены с кой-где торчащей паклей, низкий гладко обструганный стол уставлен едой и напитками, он и Настя кайфуют – никто не знает, где прячутся от назойливых людских глаз, они радуются свободе, хохочут, целуются, перемещаются в спаленку, кадры на пленке начинают скакать, мельтешить, логическая цепочка разрывается, все в беспорядке, в смятении – и вот уже эндорфины – гонцы наслаждения, гормоны мгновенного счастья – спешат пронзить все их естество… Стук в дверь, громкие голоса, команда немедленно открыть дверь, они притаились, крепко обнявшись, он чувствует, как суматошно мечется в груди Настино сердечко – дверь сорвана с петель, на пороге куратор, пара охранников и жена Двойника. И в этот момент включился паскудный будильник…

С медсестрой Настей (она звала себя Настеной) Двойник познако-мился года четыре назад в Ново-Огаревской Резиденции. Во время обязательного медосмотра она мерила ему давление, брала кровь из вены и сделала комплимент, сказав, что он удивительно похож на… нет, не на того, ради которого круто изменил судьбу, покинув кабинет банковского чиновника, а на Чарли Чаплина. Он многозначительно ухмыльнулся в ответ. Гримируясь каждое утро и меняя облик (если не было срочных выездов с Самим), он с одобрения куратора надевал парик из темных волос, присовокупляя усы, действительно, наподобие чаплинских, так что медсестра не ошиблась. Приходилось делать это по необходимости: не будет же фланировать по территории в своем натуральном обличии, то есть абсолютно похожим на ВВ, путая охра-ну… Правда, и в близком к чаплинскому образе он не менял походку, жесты, тембр голоса и все прочее, по ним можно было безобманчиво узнать оригинал. Настена уловила это достаточно быстро, несколько раз столкнувшись с Двойником в клубе, где охранникам показывали новые художественные фильмы. Потом призналась – некая окутывавшая его тайна притянула к нему еще больше, ибо женщины, как птицы, падки на все новое, незнакомое, необычное, даже если ты сотрудница ФСО и тебе по служебной инструкции запрещено совать нос в чужие дела. Настя и не совала, а просто однажды предложила Двойнику прогуляться вечерком по лесным аллеям, утыканным камерами слежения, и по-болтать.