Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - [67]
Листер не остановился на пропитывании повязок карболовой кислотой: он ввел систему антисептики, которая вскоре стала ассоциироваться с его именем по всей Европе и в других частях мира. Карболовая кислота (а позже и другие дезинфицирующие вещества) использовалась для очистки инструментов и рук хирургов от бактерий, а в дальнейшем и весь операционный зал стал обрабатываться этим средством. Листер разработал распылители, постоянно выпускавшие облака карболовой кислоты в области, где работали хирурги, будь то конечности или открытая брюшная полость, которая позднее, благодаря новым достижениям в техниках хирургии, также стала доступной для вмешательств.
Листера пригласили в замок Балморал в Северо-Шотландском нагорье – он стал частью команды врачей королевы, когда у нее развился абсцесс в подмышке, который она метко описала как «both painful and undignified»[120]. Вот что сообщила королева своей дочери Виктории: «Доктор Листер выразил мнение, что образование должно быть вскрыто… Я ужасно разнервничалась, потому что очень плохо переношу боль. Мне хотелось принять хлороформ, но только совсем немного, потому что после него я чувствую себя не вполне хорошо. Затем я попросила заморозить[121] эту область… Так мы и решили сделать. Сэр Уильям дал мне пару раз вдохнуть хлороформ, а мистер Листер охладил нужную область. Доктор Маршалл поддерживал мое предплечье, сэр Джон Форман – плечо. Абсцесс диаметром шесть дюймов рассекли, и я почти ничего не чувствовала. Боль появилась только в самом конце, но мне тотчас дали еще немного хлороформа, и я сразу почувствовала облегчение» [8]. На следующий день королева Виктория похвалила метод работающего уже в Лондоне хирурга: «Выпила чашку кофе перед тем, как была сделана эта ужасно долгая перевязка раны. При снятии повязки и наложении новой доктор Маршалл ассистировал доктору Листеру, который применил великое изобретение «карболовый спрей», уничтожающий все органические микробы» [9].
14. Зрение
Любой, кто сегодня входит в кампус «Шарите»[122] в Берлине, на пересечении улиц Луизенштрассе и Шуманштрассе, может взглянуть на знаменательный памятник или, еще лучше, остановиться и полюбоваться каменным напоминанием о деле всей жизни одного человека. В отличие от других памятников, созданных в ту эпоху (монумент установлен в 1882 году), он не изображает ни генерала на коне, ни прусского короля, ни даже основателя империи Отто фон Бисмарка. В центре – не на пьедестале, а в нише – стоит высокий стройный мужчина с длинными немного спутанными волосами. Это и несколько впалое лицо указывают на трагичность его жизни: изнуряющий себя работой и уходом за пациентами доктор, осуществивший дело всей своей жизни под дамокловым мечом тяжелой
болезни. Он стал основоположником якобы «незначительной» для нашего самочувствия медицинской дисциплины, тем не менее неизмеримо важной для качества жизни. Он трудился, будучи истощенным заболеванием, характерным для того века: чахотка, Phthisis (лат.), или туберкулез (под этим названием болезнь более известна). Фигура врача держит в руке небольшой инструмент – офтальмоскоп. Врач окружен множеством людей, которые совершают к нему паломничество в надежде на исцеление, сохранение и восстановление самого важного человеческого чувственного восприятия – зрения.
При открытии памятника коллега доктора произнес речь на языке той эпохи, что сегодня звучит для нас несколько патетично: «Слава государству, в столице которого был воздвигнут такой памятник. Человек, чью память мы чествуем, не правил народом, не сражался в битвах. Он не создавал произведения искусства кистью или резцом. Он завоевал свои лавры, стремясь облегчить, предотвратить и прекратить человеческие страдания. Тысячи людей, прежде обреченных на слепоту, отныне могут быть спасены благодаря искусству, которому он обучал» [1]. Этим врачом был Альбрехт фон Грефе. Офтальмолог из Тюбингена и специалист по истории офтальмологии профессор Йенс Мартин Рорбах верно писал о мемориале в центре Берлина: «Этот памятник – один из самых красивых в мире, воздвигнутых врачу» [2].
Кроме того, в эпоху, когда индустриализация шла полным ходом в частях мира, преимущественно затронутых в этой книге, были усовершенствованы инструменты науки, включая медицинские. Великие открытия, часть из которых мы здесь рассматриваем, такие как анестезия и антисептика, открытие патогенов и механизмов заболеваний, сопровождались бесчисленными нововведениями, находками и идеями, кажущимися на первый взгляд менее выдающимися, но весьма ценными для общей картины. К ним относится доказательство Теодора Шванна о том, что все организмы состоят из клеток, а также концепция «целлюлярной патологии» Рудольфа Вирхова, которая заключается в том, что основа всех болезней состоит в патологических изменениях в клетках. Врачи стали лучше понимать процесс возникновения рака и воспаления, и прежде всего – инфекции, о чем будет рассказано позже. Основы генетики и вместе с тем наследование болезней с точностью продемонстрировал не университетский профессор, а августинский монах Грегор Мендель, проводивший частные исследования в Брно. Представления о строении различных систем органов, об анатомии и физиологии переживали тогда колоссальный подъем. Некоторые из учебников, впервые опубликованных в ту эпоху, остаются учебным материалом для студентов-медиков вплоть до наших дней, только в современной адаптации. Система обучения тоже была реформирована и адаптирована с учетом стремительно расширяющихся познаний. Одним из лидеров стала Пруссия, которая ввела новую, современную программу обучения
