Исаак Дунаевский. Красный Моцарт - [144]

Сердце сурового руководителя хора остановилось при виде танцорки Лавровой. Генерал захотел на ней жениться. В те годы партия готова была закрыть глаза на внебрачную связь. Но генерал потребовал развода. Разразился чудовищный скандал. Генерал мог лишиться и погон, и московской квартиры, но его упорство победило. Развод главного военного музыканта разрешил вождь. Счастливый генерал тут же женился на танцовщице. Так подруга Зои Пашковой стала генеральшей. В это время Зоя перешла в ансамбль, которым руководил Дунаевский. Тогда по всей Москве разошлась эта весть. Новой генеральше завидовали. Каждая танцовщица втайне мечтала выйти замуж за руководителя своего коллектива и навсегда оставить опостылевшие танцы.

Шорох концертных туфель перемежался грохотом военных сапог. Штатский Дунаевский и военный Александров по-разному относились друг к другу и к той музыке, которую исполняли. У них были разные масштабы. Генерал недолюбливал председателя Ленинградского отделения Союза композиторов. Как-то Сталин спросил генерала Александрова: «Почему вы в своем ансамбле не исполняете произведений Дунаевского? Он же исполняет в своем ансамбле ваши?» Александров отшутился.

Это было действительно так. Александров свою профессиональную зависть путал с бытовым антисемитизмом. Пик их соперничества наступил в 1943 году. Сталин приказал создать гимн СССР. Ни у кого не было сомнений, что этим гимном станет «Широка страна моя родная» Дунаевского. В этом сомневался только Сталин. Он отдал предпочтение старой музыке Александрова — «Гимну большевиков». Для проформы организовал конкурс, в котором принимал участие даже Шостакович. Но все было напрасно. Сталин разрешил написать новый текст Сергею Михалкову и Габриэлю Эль-Регистану. На том история с гимном и закончилась.

«Жизнь — это ужасная штука, не потому, что жить плохо или неинтересно, нет, а потому, что если ты хочешь жить хоть чуть поумнее, почеловечнее, если ты ищешь маленькой красоты, романтики чувств или поступков, то ты неизбежно столкнешься лбом с проклятием жизни, проблемами, которые ужасающе просты в своей циничной откровенности. И которые тем не менее представляют собой краеугольный камень всех разнополых человеческих отношений».

Свои романы «на стороне» он называл поисками маленькой красоты.

Можно быть уверенным, в нагрузку Гаярина получала порцию ежедневных взглядов от сотрудников коллектива, приходивших к Исааку Осиповичу в купе, что мало не покажется. То ли по совместному негласному уговору, то ли по собственной инициативе днем Наталья Николаевна из купе носу не показывала, отсиживаясь в тесной и маленькой каморке. Зная ее беззаветную преданность Исааку Осиповичу, можно догадаться, что она могла отказаться от всего, лишь бы не компрометировать своего бога.

То знакомство в поезде длилось уже довольно долго. Ушли в прошлое их встречи в филармонии. Порыв сменился прозой. Исаак Осипович жаждал новой бури. А Наталья Николаевна была женщиной самоотверженной, старалась стать продолжением Исаака Осиповича, его тенью. И ей это даже иногда удавалось.

Так они и ехали — каждая со своим грузом. Одна — с воспоминаниями о прошлом, вторая — с надеждами на будущее. Но Евгений Исаакович убежден, что среди всех фантазий композитора неизменно присутствовал образ матери его сына Генички — Зинаиды Сергеевны Дунаевской. Сам Исаак Осипович, влюбляясь, на мой взгляд, в конце концов разуверился в своей страсти, но не в себе самом. И для него было большой наградой, что Зинаида Сергеевна в конце концов его не оттолкнула, а стала ему другом и верным товарищем.

Зое Пашковой хотелось быть женой, а не возлюбленной. Но все упиралось в традиции. Хотя Дунаевский внешне не педалировал своего иудаизма и никогда не чувствовал себя религиозно связанным, не ходил в синагогу — развестись со своей женой Зиной он не мог.

Причем, по словам Евгения Дунаевского, его мама была готова дать развод Исааку Осиповичу. В нее был влюблен Федор Федоров, она могла быть спокойна за свою жизнь. Но на этот шаг не мог пойти сам композитор. Закон предков, закон моногамии, закон одной жены, горячая любовь к сыну не позволяли ему сделать шаг в сторону разрыва.

Никто не может сказать, что Дунаевский был фальшив в своих мыслях, также никто не может сказать, что он был прихвостнем эпохи. Он был гений. Мандельштам тоже гений. Почему они не сходились, как два берега реки? Один гений смерти, другой гений жизни. И сойтись не могли. Что для Мандельштама было фальшью и предчувствием смерти эпохи, то для Дунаевского — радостью и светом. Разная природа слуха. Их оптимизм был разным. Кто возьмет на себя смелость утверждать, что Дунаевский плохой, потому что получил несколько Сталинских премий? Он был глух к фальши Сталина. Потом, ближе к собственной старости, он это почувствовал. Мандельштам почувствовал раньше. Природа муз — разная. Разная, как рост травы под солнцем.

Война

Поезд был в пути, когда машинист получил экстренное сообщение о переходе границ Советского Союза германскими войсками. Секретная телеграмма «пришпилила» жирный черный состав, с песнями ползший по городам и весям державы, в глухом месте, к станции Ясиноватая на пути из Ростова-на-Дону к Донбассу.