Ирония фарта - [10]

Чем занимался Рудольф, Анастасия у него никогда не спрашивала. Ей это было совершенно все равно. Она четко понимала, что человек, совершенно не склонный к труду и накопительству, не проявлявший усердия, вряд ли может сколотить сколько-нибудь крупные капиталы законным путем. Анастасия старалась не рассказывать Натали об их с Рудольфом детстве, считая, что все это давно в прошлом, а жить нужно исключительно сегодняшним днем, не забывая откладывать хоть немного и на завтра.

Шуточное ли дело — такие перемены. Потерять семью, окружение, одноклассников, сменить место жительства, попасть в новый дом к совершенно чужим людям — а дядю Рудольфа и его жену Натали считала чужими людьми, и было заметно, что она их опасается. Жить с опаской — это еще половина беды. Каждый человек пытается, особенно в том возрасте, в котором находилась Натали, построить пусть и фантастические, но планы на будущее.

Положение Натали в Америке было более чем неопределенным. С одной стороны, ее опекунами являлись дядя Рудольф и его жена Светлана — кстати, своих детей у них не было. С другой стороны, полноценно жить здесь Натали не могла. Ее знаний английского пока не хватало для того, чтобы учиться в нормальной школе со своими сверстниками. А для изучения языка требовалось время. Натали оказалась без друзей, ей даже было не с кем пообщаться. Рудольф настаивал на занятиях, думая, что таким образом Натали забудет свое прошлое, адаптируется на новом месте и таким образом развяжет ему руки.

Еще одно обстоятельство заставляло Натали считать, что она находится у чуждых ей людей: ни Рудольф, ни Светлана не разделяли ее увлечений рисованием и, особенно, музыкой. Если с рисованием все было более-менее просто, то с музыкой возникла серьезная проблема. Натали часто вспоминала то пианино, что стояло у них в доме, вспоминала, как мама играла на нем и учила играть ее. И сейчас музыка могла бы скрасить будни и помочь забыть то, что произошло. Но Рудольфа это мало волновало.

— Какое пианино, Натали, — говорил он ей. — Ты с ума сошла. К тому же, я не хочу слушать эти звуки. Пошла по стопам своей мамаши…

— Дядя Рудольф, не надо так о моей маме, она была твоей сестрой и любила тебя.

— Ну, ну, — улыбался Рудольф. — Это-то здесь при чем?

— Мама учила меня играть на пианино, я ходила в музыкальную школу, — начала Натали. — Ты обещал, что у меня здесь будет все.

— А у тебя и есть все, — оборвал ее Рудольф, — ты живешь в моем доме, мы кормим тебя, ты ни в чем не нуждаешься. Или ты хочешь, чтобы я выкинул тебя на улицу?

— Здесь не лучше, — ответила Натали.

— Что? Ты снова за свое? Сегодня остаешься без ужина. И вообще, я ни о каком пианино слышать больше не хочу. У меня море работы, а ты меня отвлекаешь этими своими пустыми разговорами. Иди.

В доме Рудольфа почти не было книг. Не было вообще ничего того, к чему привыкла с детства Натали, и что напоминало бы ей о родителях, прежней жизни и настоящем родном доме, который остался где-то далеко. Скандалы, разговоры о тратах, долгах, деньгах, пустые обвинения, ложь — вот то, чего было там хоть отбавляй.

В очередной раз, сидя в отведенной ей комнатке и лишенная ужина, Натали мысленно переносилась назад, в Россию.

— Будь умницей, слушайся дядю и тетю, это самые родные тебе люди, — сказала на прощание Тамара Львовна из соседнего дома.

— Да вы не волнуйтесь, — ответил за Натали дядя Рудольф. — Там ей будет лучше и, может, что-то толковое из нее и вырастет.

— Ну, дай бог, дай бог, — причитала Тамара Львовна, так и не сумевшая понять самого главного. Забирали Натали совершенно чужие люди — совсем не родной дядя, который уже причинил Натали боль и еще причинит ее в будущем. Кто знает, будь участковый, органы опеки, Тамара Львовна, майор Волков, сотрудники консульства — хотя бы кто-нибудь — чуточку внимательнее, и не было бы многого из того, что случилось после.

Одно то, что я нахожусь рядом с дядей Рудольфом, заставляло меня вздрагивать при каждой мысли об этом. Так продолжалось совсем недолго. Постепенно я поняла, что нет смысла его бояться, что этим я ничего не добьюсь. То, что здесь не жизнь, а просто существование, я поняла сразу. Пусть мне всего шестнадцать, и, по сути, я никто, не обладаю никакими правами, но из этой передряги надо было выбираться.

Тетя Натали, Светлана, относилась к племяннице очень плохо. Хотя сказать, что плохо — это не сказать ничего. Она понимала, что ее муж неплохо зарабатывает, и ее раздражало то, что часть этих денег приходится тратить на Натали. Присутствие Натали в доме также не радовало тетю. Она привыкла быть дома одна, ни в чем себя не ограничивать и входить в какие-то рамки только по возвращении мужа.

— Отойди от холодильника, — однажды приказала Светлана. — Что ты там ищешь?

— Думала, там есть йогурт.

— Думала она, — усмехнулась Светлана. — Ты, по-моему, подзабыла, что твоего здесь ничего нет. Что дают, то и ешь. Йогурт ты уже, кажется, ела сегодня.

— И что?

— Ты еще пожалуйся! — Светлана изменилась в лице. — Кормим мы тебя неплохо, а то, что тебя избаловали твои родители, меня не касается.

Натали молча ушла в комнату. Когда к ней приходила репетитор по английскому языку, тетя Светлана играла роль заботливой матери и долго рассказывала молодой женщине с грустными отекшими глазами, какая у нее хорошая и замечательная дочь. Преподавательница мило улыбалась в ответ, хотя у Натали складывалось такое чувство, что и она, и учительница отбывают здесь некую повинность. Никакой заинтересованности в успехе обучения у репетиторши не было: получив свои пятнадцать долларов за занятие, она растворялась в толпе совершенно равнодушных к Натали людей.