Ирано-таджикская поэзия - [28]

Пугают адом, соблазняют раем,—

А где концы всех этих дальних стран?

* * *

Не правда ль, странно? Сколько до сих пор

Ушло людей в неведомый простор!

А ни один оттуда не вернулся,—

Все б рассказал, и кончен был бы спор.

* * *

Пусть буду я сто лет гореть в огне,

Не страшен ад, приснившийся во сне;

Мне страшен хор невежд неблагородных,—

Беседа с ними хуже смерти мне.

* * *

Кому он нужен, твой унылый вздох?

Нельзя, чтоб жар погас или заглох?

Обещан рай тебе? Так сам устройся,

А то расчет на будущее плох.

* * *

Поскольку только раз ты должен умереть,

Умри. Большой беды нельзя тут усмотреть.

Кровь, кости, жилы, грязь… Что ты теряешь?

Считай, их не было, как и не будет впредь!

* * *

Зачем ты мой кувшин с вином разбил, господь?

Врата блаженства предо мной закрыл, господь?

Розовоцветное вино зачем ты пролил наземь?

Забей мне прахом рот — иль пьян ты был, господь?

* * *

На свете можно ли безгрешного найти?

Нам всем заказаны безгрешные пути.

Мы худо действуем, а ты нас злом караешь,

Меж нами и тобой различья нет почти.

* * *

Прекрасно воду провести к полям!

Прекрасно солнце кинуть в душу нам!

И подчинить добру людей свободных.

Прекрасно, как свободу дать рабам.

* * *

На базаре я увидел как-то гончара.

Он топтал ногами глину с самого утра,

А ему глаголом тайным глина говорила:

«Пощади! Тебе подобной я была вчера!»

* * *

Нет гончара. Один я в мастерской.

Две тысячи кувшинов предо мной.

И шепчутся: «Предстанем незнакомцу,

На миг толпой разряженной людской».

* * *

Глянь на месящих глину гончаров,—

Ни капли смысла в голове глупцов.

Как мнут и бьют они ногами глину…

Опомнитесь! Ведь это прах отцов!

* * *

Та ваза, что здесь на гончарном круге была,

При жизни в объятьях любовной вьюги была;

А ручка, что видишь у горлышка этой вазы,—

Рука, что когда-то на персях подруги была.

* * *

Вон за гончарным кругом у дверей

Гончар все веселее и быстрей

В ладонях лепит грубые кувшины

Из бедер бедняков и черепов царей.

* * *

Будь весел! Не навек твоя пора,—

Пройдет сегодня, как прошла вчера.

И эти чаши-лбы вельмож надменных

Окажутся в месильне гончара.

* * *

Вчера горшечным рядом я шел через базар,

Там комья свежей глины сердито мял гончар,

И слышался — о диво! — как будто глины стон:

«Ведь гончаром была я… Смягчи же свой удар!»

* * *

Из глины чаша. Влагой разволнуй —

Услышишь лепет губ, не только струй!

Чей это прах? Целую край… и вздрогнул:

Почудилось, мне отдан поцелуй.

* * *

Лепящий черепа таинственный гончар

Особый проявил к сему искусству дар:

На скатерть бытия он опрокинул чашу

И в ней пылающий зажег страстей пожар.

* * *

Ужели бы гончар им сделанный сосуд

Мог в раздражении разбить, презрев свой труд?

А сколько стройных ног, голов и рук прекрасных,

Любовно сделанных, в сердцах разбито тут!

* * *

Много лет размышлял я над жизнью земной.

Непонятного нет для меня под луной.

Мне известно, что мне ничего не известно,—

Вот последняя правда, открытая мной.

* * *

В мире временном, сущность которого — тлен,

Не сдавайся вещам несущественным в плен.

Сущим в мире считай только дух вездесущий,

Чуждый всяких вещественных перемен.

* * *

Мне заповедь — любовь, а не Коран, о нет!

Я — скромный муравей, не Сулейман, о нет!

Найдете у меня лишь бледные ланиты

И рубище — не шелк и не сафьян, о нет!

* * *

То, что судьба тебе решила дать,

Нельзя ни увеличить, ни отнять.

Заботься не о том, чем не владеешь,

А от того, что есть, свободным стать.

* * *

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей

Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,

Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай

О сохранности глаз, языка и ушей!

* * *

Несовместимых мы всегда полны желаний:

В одной руке — бокал, другая — на Коране.

И так вот мы живем под сводом голубым —

Полубезбожники и полумусульмане.

* * *

Мой враг меня философом нарек,—

Клевещет этот злобный человек!

Будь я философ, в эту область горя —

На муки — не пришел бы я вовек!

* * *

Скажи, за что меня преследуешь, о небо?

Будь камни у тебя, ты все их слало мне бы.

Чтоб воду получить, я должен спину гнуть,

Бродяжить должен я из-за краюхи хлеба.

* * *

О небо! Я твоим вращеньем утомлен,

К тебе без отклика вздымается мой стон.

Невежд и дурней лишь ты милуешь, — так знай же:

Не так уже я мудр, не так уж просвещен.

* * *

У тлена смрадного весь этот мир в плену;

Грешно ль, что я влекусь к душистому вину?

Твердят: «Раскаянье пошли тебе всевышний!»

Не надо! Все равно сей дар ему верну.

* * *

Не дай тискам печали себя зажать, Хайям!

Ни дня в пустых заботах нельзя терять, Хайям!

Впивай же свежесть луга, стихов и милых губ,

Потом в могиле душной ты будешь спать, Хайям.

* * *

Услышь, о муфтий, пьяницы рассказ!

Трезвей тебя я пьяный во сто раз:

Мне — кровь лозы, тебе же — кровь людей.

Так кто же кровожаднее из нас?

* * *

Если скажут, будто я пьян, — я таков!

Если «безбожник», скажут, «буян», — я таков!

Для этих — мудрец, для тех — отшельник, безумец,

А я такой, каким я дан. Я таков!

* * *

О, если б, захватив с собой стихов диван

Да в кувшине вина и сунув хлеб в карман,

Мне провести с тобой денек среди развалин,—

Мне позавидовать бы мог любой султан!

* * *

И я, седобородый, в силок любви попал,

И вот в руке сверкает искрящийся фиал!

Рассудок терпеливый мне сшил халат заслуг,

А рок мой прихотливый все в клочья изорвал.