Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло» - [150]

Американец снисходительно похлопал костариканца по плечу:

«Дорогой коллега, когда Вышинский кого-то заметит и отругает, то пострадавшему это только придает авторитета. Знаю по себе…»

* * *

Генассамблея в Париже породила много анекдотических ситуаций, участниками которых нередко были американцы. Григулевич не раз вспоминал о «проколах», допущенных ими.

Сенатор О'Коннэли, член политической комиссии сената, особенно «блистал» ограниченностью своих знаний в международных делах. Однажды ему представили министра иностранных дел Чехословакии Масарика. О'Коннэли застыл на минуту, что-то напряженно вспоминая, потом воскликнул:

«Да, да! Именно Масарик! Я знал вашего отца. Боже, каким великим скрипачом он был! А потом, через много лет, он стал президентом вашей страны!»

Собеседник сенатора опешил:

«Извините. Но вы ошибаетесь. Он был не скрипачом, а великим пианистом. И не в Чехословакии, а в Польше. Его фамилия была не Масарик, а Падеревский. И смею категорически утверждать, что он не был моим отцом».

* * *

По свидетельству Ю. Папорова, в Париже с Григулевичем случился забавный казус, к которому имел отношение Юрий Дашкевич, впоследствии известный латиноамериканист. Формально Дашкевич входил в группу переводчиков советской делегации на Генассамблее, а фактически, будучи майором КГБ, занимался своими оперативными делами, изучая дипломатический персонал иностранных делегаций. В число потенциальных кандидатов на вербовку попал Теодоро Б. Кастро, и Дашкевич, как потом не без сарказма вспоминал Григулевич, «довольно неуклюже» пытался создать ситуацию, которая помогла бы превратить улыбчивого костариканца в агента советской разведки.

* * *

На этой же Генассамблее могла произойти встреча, которая имела бы для «Макса» печальные последствия. Делегацию Израиля возглавлял выходец из Аргентины Моше Тов, боровшийся в 30—40-е годы за создание независимого еврейского государства. В Аргентине он носил имя… Моисей Тофф. Шла «холодная война», политические векторы выстроились в антитезу «восток — запад», и рассчитывать на дружеские отношения полузабытой аргентинской поры было бы слишком самонадеянно.

Иосиф благодарил судьбу, что его «сольное» выступление на VI сессии пришлось на время, когда Моше Тов приболел и отлеживался в отеле. В своих воспоминаниях, изданных в Израиле, Тов упомянет о Генассамблее в Париже и о знакомстве с коста-риканским представителем, который поздно вечером пришел к нему в отель «Ройал Монсо». Этот костариканец собирался выступить в пользу Израиля и хотел уточнить некоторые тезисы, чтобы не ошибиться в аргументации. Визит этот нанес, конечно, не Григулевич, а Альфре-до Волио[95].

Позднее похожая ситуация возникла в Риме. Польским посланником в Италии был человек, который знал Григулевича по работе в революционном кружке в Ковно. «Макс» сообщил о потенциальной опасности в Москву. Прошло несколько недель, и польский дипломат получил новое — с повышением! — назначение.

Случались ли промахи у «Макса» в Италии?

Без этого не обошлось. Никто не застрахован от промахов, в том числе и нелегалы. Скажем, приходской священник с недоумением комментировал в своем окружении факт отсутствия религиозного рвения у господина Кастро и его супруги. Они не ходят в церковь! Для посла католической страны, имеющего доступ в Ватикан, это непростительно! Странная супружеская чета из Коста-Рики «забыла» крестить недавно родившуюся дочь, ограничилась гражданской регистрацией. Неужели супруги Кастро — атеисты?

Курьезный промах произошел, по рассказам Лауры, на выставке современного искусства. За день до ЧП «Макс» вернулся в Рим из краткосрочной командировки в Вену, где отчитывался по текущим разведывательным делам. На выставке кто-то из знакомых поинтересовался у Кастро, нравится ли ему полотно Шагала, являвшееся «изюминкой» экспозиции. И вот она, сила инерции: Иосиф ответил на вопрос русским словом «нет»! «Мне стало дурно, — вспоминала Лаура. — Что это за профессорская рассеянность! Но Иосиф спохватился, снова сказал “нет” по-русски и уже потом добавил по-итальянски: “Кажется, именно так говорят в стране, откуда родом этот художник”…»

И все-таки хорошо, что он сказал «нет», а не «да». Слово «нет» в русской транскрипции стало в то время почти международным благодаря дискуссиям и голосованию в ООН. Представителям СССР часто приходилось говорить «нет» из-за «машины голосования», организованной американцами из своих многочисленных сателлитов, в том числе из Латинской Америки.

Критическая ситуация возникла однажды у Лауры.

На встрече жен сотрудников латиноамериканских представительств к ней приблизилась дама, оказавшаяся атташе по культуре мексиканского посольства: «Вы мне очень напоминаете одну из моих бывших учениц».

Лаура не потеряла самообладания:

«Я — уругвайка. В Мексике была, но проездом…»

Как тесен мир! Это действительно была одна из школьных учительниц Лауры. Конечно, с тех пор прошло более пятнадцати лет, но Лаура легко узнала свою наставницу. Какое самообладание надо было иметь, чтобы с приветливой улыбкой отрицать почти очевидное:

«Очень сожалею, но вы обознались»…