Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной - [15]

Интересно, что Ахматова сопереживает Лотовой жене, которая оглянулась, и одновременно восхищается тем, что Данте, уходя в изгнание, не оглянулся. Это кажущееся противоречие снимается, если обратить внимание на то, что в этих двух случаях взгляд назад связан с двумя разными причинами.

Данте следует завету Вергилия «взгляни и проходи», не оглядываясь на остающиеся в преддверии ада души, столь ничтожные, что даже ад не может их принять[80]. Жена Лота, как уже отмечалось выше, оглядывается на свое прошлое, и красные стены родного Содома оказываются местом памяти, как в ахматовских стихах местом памяти оказывается сожженное Царское Село или исчезнувший вместе с друзьями и близкими в мареве революций и войн Петербург:

Из года сорокового,

Как с башни на все гляжу.

Как будто прощаюсь снова

С тем, с чем давно простилась,

Как будто перекрестилась

И под темные своды схожу.

(«Поэма без героя»)

«Лотова жена» и «Данте» оказываются связаны в поэтической системе Ахматовой. Она и сама была склонна объединять их, свидетельство чему — магнитофонная запись, где она читает два этих стихотворения[81].

Очевидно, что тема взгляда назад, возможности или невозможности вспомнить, становится одной из центральных в творчестве Ахматовой. И одновременно встает вопрос о возможности разделить эту память с другими и защитить ее от деформаций и подделок, попыток исправить прошлое. В конце жизни это выразится в борьбе Ахматовой с ошибками и искажениями в мемуарах о Серебряном веке — не только связанных с ней лично, но и касающихся тех, кто был ей дорог — Гумилева, Мандельштама, — или дорогого для нее города.

В тридцатых же это стремление к точности выражается в том числе в обращении к академической среде. Ахматова вступает в диалог с учеными-пушкинистами. Теперь она выступает в роли не только поэта, но и исследователя — знакомым она говорит, что стихов сейчас пишет мало, поскольку много времени тратит на занятия творчеством Пушкина. Ее работы о «Сказке о золотом петушке», «Каменном госте», Пушкине и Бенжамене Констане получают признание у ученых. Так, Борис Эйхенбаум пишет Николаю Харджиеву в октябре 1930 года: «Была у меня Анна Андреевна. Напряженная, но умная. Очень интересны ее наблюдения над Пушкиным»[82].

Работа о «Золотом петушке» читалась Ахматовой как доклад в Пушкинской комиссии. Доклад вызвал оживленное обсуждение, в котором участвовали Б. В. Томашевский, Ю. Г. Оксман и другие известные пушкинисты. Один из очевидцев, Цезарь Вольпе, писал: «Пушкинисты выступали так, как будто условились разыграть все дело как собственную незадачливость»[83].

Ахматова становится регулярным участником заседаний. Так, через год она присутствует на докладе Ю. Н. Тынянова «Пушкин и Кюхельбекер». Размышляя о судьбах поэтов и их отношении друг к другу, она задумывается о причинах непонимания Пушкиным Данте. Поэтесса Мария Шкапская вспоминает слова Ахматовой в разговоре с ней на эту тему: «Любопытно, до какой степени Пушкин не понимал Данта. Он его воспринимал как-то через XVIII век, через Вольтера. Почему об этом никто не писал?»[84]

Том Пушкина, изданный к столетию его смерти и подаренный ей составителем и редактором Б. В. Томашевским, она хранила в своей библиотеке. Сейчас эта книга находится в книжном фонде Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме, и на ее страницах можно видеть многочисленные пометы, подчеркивания, знаки NB, свидетельствующие о медленном и внимательном чтении. Часто эти пометы помогают исследователям найти многочисленные пушкинские подтексты в произведениях Ахматовой[85].

Пушкинские штудии дают ей возможность через призму пушкинской эпохи взглянуть на советскую реальность тридцатых. Центральные темы, которые ее интересуют — эзопов язык и использование подтекстов, чтобы обойти бдительное внимание цензуры, поиски Пушкиным своего места и способа сохранить достоинство поэта в николаевском казарменном государстве. И еще одна тема, которая волнует ее, возможно, больше других: исследование попыток Пушкина найти место захоронения казненных друзей-декабристов, которое было скрыто по указанию Николая I.

Эта тема была для Ахматовой глубоко личной — точно так же, как Пушкин пытался найти могилу пятерых повешенных декабристов, она искала место захоронения Николая Гумилева, расстрелянного около станции Бернгардовка. В конце жизни, в 1962 году, она рассказывала об этих поисках Лидии Чуковской: «Я про Колю знаю, их расстреляли близ Бернгардовки, по Ириновской дороге. У одних знакомых была прачка, а у той дочь — следователь. Она, то есть прачка, им рассказала и даже место указала со слов дочери. Туда пошли сразу, и была видна земля, утоптанная сапогами. А я узнала через 9 лет и туда поехала. Поляна; кривая маленькая сосна; рядом другая, мощная, но с вывороченными корнями. Это и была стенка. Земля запала, понизилась, потому что там не насыпали могил. Ямы. Две братские ямы на 60 человек. Когда я туда приехала, всюду росли высокие белые цветы. Я рвала их и думала: „Другие приносят на могилу цветы, а я их с могилы срываю“… Приговоренных везли на ветхом грузовике, везли долго, грузовик останавливался»