Иосиф - [32]

– Не-а! Не партеец, – смеялся я.

– Тада, цыбарку дай деду родному, с ниппелем! Если не партеец! Был ба партейцем, я бы не попросил. Партейцы ж не курють! Или курють? – дед Митька курил ужасно много. Не брезговал цыбарками «с ниппелем», то есть, с фильтром. Они только что у нас пошли, что называется, в ход. А бабушка Даша у него всё отбирала и нам, всем курящим вокруг него, строго-настрого наказывала – никаких цыбарок деду не давать. Если её рядом не было, дед яростно нападал:

– Ну, дай, а?! Табе чаво, деду родному жаль? Я тебя воспитывал, а ты?! Глянь, а? Я жа на тебя силы тратил! Скольки сил я на тебя извёл! Дай, дай!..

– Деданя, нельзя! Ты жа больной…

– Хто больной?! – дед аж подпрыгнул. – Да хто табе сказал, что я больной?! Бабка, что ли? Слухай ты её больше и сам юбку наденешь! Я больной?! Дай одну! – он уже умолял и показывал полмизинца и так жалостно! И если видел пачку, количество возрастало. – Две! Четыре! Ну, дай полпачки!.. – а выхватывал всю!

В самый неподходящий для него момент в хату входила бабушка:

– Это чаво? – замечала она.

– А чаво?! – ярился дед.

– Паша! Я жа прошу вас всех…

– Оля, Оля! А ну-ка, внучушка, ишо погромче прочитай нам! Комсомол у нас, хэ-хэ-хэ, ишшо не слыхал, – радостный, как дитё, дед уходил от опасной для него темы в предвкушение тайной затяжки сигареты с ниппелем.

Но это будет чуть позже. В шестьдесят втором году приехал как-то к отцу родной брат его из Водиных, Богучаров Тихон Павлович. Тихон Павлович редко бывал у нас в гостях, а уж если приезжал, то приезжал с ночевкой. И говорили братья целую ночь! И вот тогда дядя Тишка рассказал про своего соседа, что на Водиных с ним проживал. У этого соседа семья большая была, и сад у него рос замечательный, и живность во дворе водилась. А тут пришли лихие времена. Сначала ему, как и всем, обрезали землю. За чертой у этого соседа остались молодые, всего раз отцветшие яблоньки. И яблочки на них завязались. А яблони эти были доставлены из питомника и если не из самого Мичуринска. Можно было оставить эти яблоньки, но каждый корень обкладывался таким непомерным налогом, что, как говорится, выходила картина – себе дороже. Этот сосед так разозлился, что взял топор и все яблони срубил. Под самый корешок. Через день или два пришли к нему и живность считать. Положено было иметь одну корову и четыре козы. И не больше. Этот сосед решил с одной козой схитрить. Перед приходом учетчиков, спрятал он пятую в нужнике, а нужник вне двора стоял. Учетчики только во двор, а коза там возмущаться стала, блеять вовсю. Заблеешь тут в не совсем симпатичном месте! Обидно! Сосед понимает, что не приумножить ему богатства, хватает нож и в нужник, а за ним учетчик – зоркий сокол!

– А чего это у тебя тут такое? – спрашивает он хозяина козы.

– Коза, – отвечает хозяин.

– А как она у тебя тут оказалась?

– Да она в нужник ходить…

– Как это она ходит?

– А вот сама и ходить!

– Как, сама?

– Как захочет, так и идеть… на четырёх копытах!

– И как часто она у тебя в нужнике бывает? На четырех копытах? – спрашивает зоркий сокол. Видать, он всякого насмотрелся…

– Да вот, устал ямы копать, гадость такая! – говорит хозяин и ножом по горлу козочку. Кровь брызнула и на хозяина, и на учетчика. – Правильно? – спрашивает хозяин.

– Ты что?! – брезгливо дергается зоркий сокол. – Нашел, где резать!

– В своем дворе, где хочу, там и режу! Отойди подальше! – зловеще просит хозяин козы. – А то я бешеным бываю. От крови!..

А ещё в наших краях наряду с другими передавалась и такая история. Я слышал разные её варианты, но у нас звучало так. В каком-то районном центре на руку скульптуры Ленина, которая указывала в светлое будущее, повесили курицу, а к ней приписочку:

При царе неслась,

При Ленине затряслась,

При Сталине обос…лась,

При Хрущеве – повесилась…

Но возвратимся к стройотряду в Казахстане. Недалеко от объекта нашего студенческого строительства стояли десятка два, может, и три зерноуборочных комбайна. К этой технике я относился и отношусь с большой любовью, потому что, будучи старшеклассником, два года подряд подрабатывал штурвальным на СК-4. И вот, стоят эти комбайны в степи, красавцы, и никто к ним не подходит. Ни человечка в том стане, а время уже уборочное подступает. Опять к молдаванину с вопросом лезу. Молдаванин этот рядом с нами работал – молоко совхозное сепарировал и иногда нас, студентов, угощал парным. Правда, после его угощений мы всегда «болели» животами. Болели, но пили! Помню, звали молдаванина Василием.

– Вася! – спрашиваю, – а отчего у вас ТАМ полная тишина? Ни одного комбайнера не видать? Комбайны нужно шприцевать, отлаживать, налаживать. У нас их с мая начинают чинить, а у вас?.. Глянь, вон, пора в поле выходить!

– Чинить! Ха! Так они все списанные, студент! – смеётся молдаванин. – Это же кладбище отработанных комбайнов!

– Как списанные?! Какое кладбище?! – поражаюсь я. – Они же на вид все новенькие!

– Новенькие, – соглашается Вася. – Но их у нас никто не чинит. Случись хоть какая-нибудь поломка: баллон лопнул, или что там ещё может быть? Мелкая, крупная – всё! Завтра тебе новый, а этот сюда! На кладбище…