Иосиф - [30]

Горшки остались целые, но они попадали с подбитыми кольями, на каких горшки висели! Этот старый казак – великий стрелок, стрелял не по горшкам, а по кольям! Стрельнул и обратно сел на завалинку, с расстегнутой ширинкой. Мы все туда, бегом к горшкам! Я тогда суворовцем уже был, в Киеве служил. Потом в Москве имени Верховного Совета военное училище закончил, во всех горячих точках побывал, всяких бойцов повидал, но таких! Всю жизнь этого деда вспоминаю и пытаюсь хоть чуть-чуть приблизиться к его мастерству!

Должен заметить, что Коля-племянник является охотником, и по замечанию других охотников он – великолепный стрелок! Снайпер!

– Что было с Фомой?! – продолжал свой рассказ племянник. – Да они там все ошалели, марковские казаки! Особо Фома.

– Дядя Коля, ды как ты так могешь, а? Точно стрелять! Ты и по винтарям специалист?! Научи, а? Ды глянь, да ты чё?!

– А пятки у тебя квадратные или круглые, Фома? – спрашивает дед. – С квадратными я не связываюсь.

– Дядя Коля, научи, а?! Ды как ты так?! Научи! – пристает Фома.

Дед выдерживает мучительную паузу и ехидно соглашается:

– Ладно, подучу трошки, садись!

– Куды?

– Суды! Рядом со мной, и гляди мне в глаза, – приказывает дед. – Тольки честно гляди!

Фома подсаживается рядом с дедом на завалинку и начинает честно пялиться деду Кольке в глазаТ.о т громко сопит, серьёзно шевелит всклоченными усами, а потом вдруг хватает Фому за плечо, и, как палач на пытках, вдруг рявкает:

– Чуишь?

– Чаво? – пугается Фома.

– Ну, чаво-нибудь, чуишь?!

– Не-е, – мелко трясет головой Фома.

– Ну и как жа я тебя научу? Глупой ты что ли?! Если ты ничаво ни чуишь? А ну, стань! Стань передо мной!

Фома вскакивает и робко вопрошает:

– А может мне сразу винтаря взять?

– Чаво? Винтаря?! Винтаря он захотел! Глядите на няво! Сразу ему винтаря! Можа, лопату табе навозную?! Сразу! Винтаря он хочет! Погоди, винтаря! Винтаря ему, –разошелся стрелок. – Ты стань, как надо!

– А как надо?

– Ноги шире… Ширше, ширше! Винтаря ему! И на пятки дави! Давишь?!

– Давлю!

– Таперича – чуишь?

– Ды я никак не могу понять, чаво я должен чуить, дядя Коля?! Или ты опять надо мной потяшаисси?

– Да ты, Фома, глупой! – строго говорит дед, – Казак, када он берёт оружию, он чё должен чуить!?

– Да чё он должен чуить?! – нервничает большой Фома. –Я жа не знаю!

– Ды как жа ты на зайцев ходишь и не знаешь? Они жа над тобой смеются! Зайцы! Ты хоть одного убил?

– Одного… ранил…

– Но он у него убёг, – смеётся кто-то из охотников.

– Отойди от меня, Фома! С глаз долой! Заиц у него убёг… Ты чё?!

– Дядя Коля, ну чё я должон чуить! – не отступает Фома.

– Кырдинацию! – взрывается дед. – Ты понимаешь, что такой – кырдинация, глупой?! У казака наиглавнейшее должно быть – кырдинация!

– А-а-а, – тянет Фома неуверенно, видно, на всякий случай. – Кырдинацию? Так бы и сказал. Кырдинация! А как я её должон чуить?!

– Дави на пятки дюжей, дюжей-дюжей! Ну, а таперича, чуишь?

– Ну, трошки чую…

– Кырдинацию?

– Кырдинацию, – Фома, аж вспотел!..

– А надо не трошки, Фома, не трошки, а дюжа чуить! Дюжей дави! Таперича – луччи?

– Луччи, луччи…Чую уже!

– А баланец?!

– Каво?!

– Ды ни каво, а чаво! Баланец! Балансировку! – дед Колька, как и дед наш Митька, каждый в свое время, закончили Лобачевскую церковно-приходскую школу и людьми были грамотными: каво от чаво отличали.

– О, дядя Колькя, Ну, ты по-русски и говори! Балансировку! А как её почуить?

Дед Колька решительно встает и встряхивается:

– Расстябни ширинку! – приказывает.

– Да ты чё?!

– Расстябай, расстябай, глупой! Ты думаешь, почему я всегда хожу с расстёбнутой ширинкой? А?! – у него, рассказывал Коля, такой серьёзный напор был, у деда, что поверил бы любой. Я сам чуть не расстегнул, так хотел научиться стрелять, как он!

– Ну, почему? – слабо сопротивляется Фома, а рука его правая уже лезет ниже пояса.

– Во-первых, казак всегда должон ходить с расстебнутой ширинкой! Наготове! А вдруг чё? А ты тут, как тут!.. А во-вторых… расстябай, расстябай! Вот ты взял оружию и вот так сделай! – дед Николай качнулся из стороны в сторону.

Красный, как столовая свекла, Фома с расстегнутой ширинкой, с воображаемым оружием повторил движение деда.

– А таперича чуишь?

– Чаво?

– Баланец, Фома, ба-ла-нец! Это када твои уды вольно ходють и туды, и суды…

Кто-то из казаков рассмеялся, другие загоготали, и дед Колька сморщился в улыбке.

– И-и, дядя Коля, – обижается Фома. – Табе завтра в обед сто лет, а ты, как дитё потяшаисси! – Фома плюётся и уходит, раздосадованный.

Вот такой был дед Николай Маркин. Но в истории, которую я хотел поведать, не он главный. Это так, походя, про деда Кольку. Я хочу рассказать о его родственнице, внучке слепого Ляксаши, Катерине. Данный рассказ тоже требует подводки. Если его вырвать, как выражаются умные люди, «из контекста», то есть из всех обстоятельств вокруг этого события, то получится что-то не то, какая-нибудь гадкая Вера маленькая, только ещё в худшем варианте.

Пятнадцать соток

Это произошло в то время, когда отец уже был на пенсии. Сидел дома, глядел за худобой и в тысячные, тысяч-ные разы – за пошивом тапочек в своём кабинете обращал свой взор на родимую сторонушку, на Водины.