Иоган Гутенберг - [13]

Спокойствие!

Он помолчал и продолжал, как бы в раздумьи:

– Я напечатаю библию, как замыслил. Церковь первая использует мое дело. Но светские владыки, купцы и ростовщики – они жадно протянут руки к книгопечатанию, как за отточенным оружием в битвах своих за господство и барыши. Печатное слово, подобно гигантской змее будет обвивать и душить, чаровать и жалить. Бедные горожане и земледельцы, когда вы научитесь читать, какую ложь поднесут вам ваши владыки.

Но не будем страшиться. Обоюдоостро оружие книгопечатания, она таит в себе две великие силы: разум и единение. Князья и архиепископы всегда держались разобщенностью народа и его темнотой. Пора перестраивать жизнь справедливо. Книгу будут читать все, она будет двигать жизнь к лучшему будущему и разжигать ярость против скудности настоящего. Будет веселое время! Верь мне, Андрей, и мы его зачинатели!

Гутенберг встал и, обращаясь к окну, сквозь цветную слюду которого пробивались первые искры рассвета, продолжал:

– Я приветствую прежде всего моих неизвестных друзей, которым предстоит продолжать мое дело. Знаю одно: мое новое искусство, как жизнь – его нельзя вытоптать и заглушить. Оно всюду, оно всегда – пока будет дышать человечество. Я вижу – проходят века, вот лежит книга, я склоняюсь над ней и читаю оттиснутый в ней какой-то неисчислимый год.

* * *

Дритцен заболел. В сочельник 1439 г. он был при смерти; какие мысли блуждали в его обессиленном мозгу, не слова ли этой непроизнесенной речи его учителя?!

Дритцен умирал медленно и трудно. У постели умирающего были родственники. Андрей пожелал исповедываться.

Последнее покаяние его принял Петер Эккарт, священник церкви св. Мартина.

Одно из епископских предписаний XIII века так определяло содержание вопросов на исповеди для различных сословий:

«У крестьян спрашивать о воровстве, главным образам об утайке десятины и первых плодов, податей, четвертных взносов, земельных повинностей, а также о нарушении меж и захвате чужой земли, а также о налогах и поджогах.

У батраков, волов о до в, работников, пастухов и иных подобных людей пусть спрашивает священник, верно ли блюли они имущество господ своих, верно ли справляли они работы и службы на них возложенные.

У купцов и горожан… спрашивать, не творили ли лжи, обмана, ростовщичества (лихвенных ссуд), неправного обмена, не обмеривали ли, не обвешивали ли…».

Законченная система полицейского сыска на потребу сильным мира сего. Возникает вопрос: а как же тайна исповеди, провозглашенная церковью? Ведь за нарушение этой тайны духовника ожидали строгие кары.

История жизни Гутенберга дает ответ на этот вопрос. Вскоре после смерти Андрея в возникшем процессе между его братьями и Гутенбергом показания священника о содержании исповеди Дритцена фигурируют полностью, обнажая истинную сущность этой «тайны».

Пастырь душ – Эккарт был практическим человеком и вместо напутствия умирающему он прямо спросил: не имеет ли Дритцен долгов и не должен ли кто ему?

Дритцен взволновался и поведал священнику о своем участии в товариществе Гутенберга, вложенных в товарищество деньгах, очевидно Андрей считал это грехом против своих братьев.

Петер Эккарт был мелким провокатором, ему далеко до позднейших его собратьев, предававших революционеров после того как им удавалось выведать на исповеди признание мятущейся души участников заговоров и восстаний, веривших в действительную святость тайны «беседы с богом».

Гутенберг не был у смертного одра своего ученика, его волновало другое, он боялся разглашения своей тайны, ибо часть приспособлений его нового искусства находилась в доме Дритцена.

Ряд свидетелей показывает, что Гутенберг через своего слугу Лоренца Бейльдека и Андрея Гейльмана добивался того, чтобы из пресса, находившегося в доме Дритцена, были вынуты какие-то формы и разобраны так, чтобы никто не мог догадаться для чего они служат.

Есть основания думать, что печатный пресс, заменивший старый способ оттиска печати проглаживанием листа, был уже к этому времени изобретен Гутенбергом. А формы, о которых так заботился Гутенберг, надо полагать, что они имели прямое отношение к отливке подвижных металлических литер.

Смерть Дритцена чуть было не повлекла за собой новые осложнения в усовершенствовании искусства книгопечатания. Братья его подали в суд на Гутенберга жалобу, требуя, что бы он либо вернул им деньги, вложенные в товарищество их покойным братом Андреем, либо принял их участниками в дело. Гутенберг очевидно вовсе не хотел принимать братьев Дритцена в товарищество, денежный же иск грозил разорением.

На жалобу Дритценов Гутенберг представил суду пространное объяснение; допрошено по этому дело было 39 свидетелей.[20]

Мейстером Куно Нопе и советниками, разбиравшими тяжбу, вынесено решение, присуждавшее Гутенберга к уплате всего 15 гульденов, процесс по существу выигран изобретателем.

Но благоприятное окончание процесса не решало основного вопроса, – стоявшего перед Гутенбергом. Страсбургские дела показали ему, что с теми незначительными средствами, которыми он располагал и мог здесь получить от своих компаньонов и учеников, ему на завершить начатое им дело. Гутенбергу нужен был состоятельный человек, который согласился бы вложить в затеваемое им предприятие значительно более крупные суммы.